Николай Николаевич Растопчин, член союза писателей и председатель жюри конкурса «Проба пера», закрыл файл, и со вздохом откинулся на кресле. Вот уже два месяца Николай Николаевич тщательно и упорно читал бесконечные рассказы, приходившие по электронной почте, пытаясь отделить плохое от очень плохого, после чего и то, и другое, с облегчением уничтожал. Приличные рассказы попадались редко. Хорошие – крайне редко. Очень хорошие – только однажды – сейчас. Конечно, он не мог единолично решать, кому присуждать премию, а кому – нет, но к его мнению прислушивались. Отметив рассказ, как достойный внимания, Растопчин тут же разослал его остальным членам жюри.
Больше ничего читать не хотелось. Николай Николаевич походил по кабинету, вернулся за стол, и посмотрел информацию об авторе. Яковлев А.А., москвич, и, судя по адресу, живет в соседнем доме! Николай Николаевич даже зажмурился от удовольствия – так они почти соседи! Надо же – вот так живет на соседней улице талантливый парень, а ты то и не знаешь, каждый день проходишь мимо, а ведь мог чем-то ему помочь, что-то посоветовать… Да!
Николай Николаевич вскочил, и начал решительно собираться. Он сейчас сам, лично пойдет туда, благо, близко, и скажет этому молодому человеку, до какой же степени он талантлив, и как хорошо пишет. Конечно, не факт, что ему дадут премию, но отметить это юное дарование… Спускаясь по лестнице, Растопчин был очень горд собой и своей идеей.
Он очень быстро нашел нужный дом, и, чуть запыхавшись, поднялся на девятый этаж, не преминув восхититься собственной физической формой: ему под пятьдесят, а он спокойно обходится без лифта! Искомая дверь оказалась весьма обшарпанной, но Николая Николаевича это только умилило – наверняка, простой, очень небогатый парень, который днем работает где-нибудь на заводе, почти как когда-то сам Растопчин, а вечером, когда сверстники гуляют с девушками, он сидит, и пишет.
Звонок был сломан, и Николай Николаевич постучал, надеясь, что молодой писатель (хотя, конечно, называть его писателем еще рановато) уже дома. За дверью было тихо, и он постучал еще раз – теперь громче и решительнее. Послышались быстрые шаги, и дверь распахнулась. На пороге стоял человек, и, кое-как разглядев его в полутьме, Растопчин почувствовал себя обиженным: во первых, этот мужчина был вовсе не молод. Конечно, моложе Николая Николаевича, но ему определенно было очень далеко за двадцать. Во вторых, был он худым, с белыми тонкими руками, явно незнакомыми с тяжелой физической работой. В третьих, одежда его была грязной и небрежной. Растопчин почувствовал, как его радость и вдохновение бесследно проходят.
- Вы к кому? – холодно и резко спросил хозяин квартиры.
Николай Николаевич почувствовал себя очень глупо, ему немедленно захотелось заскочить в лифт, но он мужественно справился со своим смущением и раздражением.
- Добрый день, - он заговорил привычным, чуть покровительственным тоном, и к нему медленно начала возвращаться уверенность, - Вы А.А. Яковлев?
- Аркадий, - так же сухо ответил человек в дверях.
Николаю Николаевичу было крайне неуютно стоять на пороге, но в квартиру его почему-то не спешили приглашать. Тогда он решил взять инициативу в свои руки:
- Меня зовут Николай Николаевич Растопчин, и я член жюри конкурса «Проба пера», - он сделал многозначительную паузы, однако, лицо Аркадия не изменилось. – Может, пройдем? – и Растопчин сделал решительный шаг.
Хозяин подождал, пока Николай Николаевич пройдет, и прикрыл дверь. Растопчин, не дожидаясь приглашения, прошел прямо в комнату, запоздало сообразив, что следовало снять ботинки.
Комната была большой, но из-за разложенных по полу книг и бумаг, казалась очень тесной. Николай Николаевич осторожно освободил себе место на кресле и, уже с чувством некоторого превосходства, воззрился на Аркадия, остановившегося на пороге.
- Я прочитал ваши рассказы, - с удовольствием выговорил Растопчин заготовленную фразу, - и они мне очень, очень понравились, - он замолчал, давая время немолодому таланту осознать сей значительный факт.
Однако, немолодой талант молчал, и Николай Николаевич, так и не дождавшись ответа, и, опасаясь, что его не совсем поняли, повторил:
- Вы отлично пишете. Конечно, еще есть над чем работать, имеются совершенно неоправданные длинноты…
- Скажите, - прервал его Аркадий, - вы пришли, чтобы мне это сказать?
И слова, и тон, которым они были сказаны, почему-то очень смутили Растопчина. Он почувствовал себя припертым к стенке, и расстегнул верхнюю пуговицу пальто.
- Да, и, еще, мне хотелось указать на некоторые ваши ошибки… Конечно, мой визит вовсе не означает, что вам дадут премию…, - начал он, оглядываясь.
- Вы думаете, я бы посылал на конкурс рассказ, если бы не был уверен, что я хорошо пишу?
Николай Николаевич расстегнул еще одну пуговицу – он совершенно растерялся от такой постановки вопроса, да и вообще, не ожидал такого неприкрытого хамства. К счастью, этот нервный Яковлев, не ждал ответа, и продолжал говорить, с презрением разглядывая Растопчина:
- - Конечно же, я хорошо пишу, я отлично пишу, и прекрасно об этом знаю! А вы пришли сказать мне об этом, рассчитывая, что осчастливите меня на всю оставшуюся жизнь? Это не стоило такого труда. Я и сам знаю, что хорошо пишу, я хочу знать, когда от этого будет хоть какая-то отдача! – говоря, он размахивал руками, а лицо его было совершенно перекошено.
Сглотнув, Николай Николаевич быстро встал, и, пока этому психу не пришло в голову запереть его здесь, кинулся к двери. Он не стал дожидаться лифта, и побежал по ступенькам, спотыкаясь, и проклиная все на свете, дрожащими пальцами пытаясь застегнуть пуговицы на кашемировом пальто.
Господи, ужас какой! Он же просто маньяк какой-то, графоман. Какая премия? Его вообще из дома выпускать нельзя, а лучше отправить в специализированное учреждение. Нужно срочно написать всем членам жюри, чтобы они даже не читали эту гадость.
Хватит с нас сумасшедших в литературе.