Площадь шумела и аплодировала. Сгорбленный Аркадий Николаевич, стоящий за импровизированными кулисами, наблюдал, как на сцене надрывается ведущий.
- Двадцать лет шли наши «Волки» на этой сцене!
Аркадий Николаевич закрыл глаза, вспоминая.
- Да, сейчас удивительно вспоминать, с каким трудом мы добивались разрешения на постановку этой пьесы
Он однажды едва не разрыдался от отчаяния и бессилия прямо перед дверью министра культуры.
- Первая постановка провалилась…
Он две недели не мог выйти из запоя.
- Но, спустя два года, когда мы повторили пьесу с некоторыми доработками…
Он зарезал все лучшее, ввел идиотскую любовную линию, и сократил все действие почти на полчаса.
- Пять международных наград….
Он так ни разу и не поехал на вручение – не нашел на это денег, а ходить и просить уже не было сил.
- Обожание зрителей и звание лучшей постановки нашего театра за полвека…..
Уже почти год зал пустует.
-- Но, всему приходит конец. «Волки» больше не пойдут ни на этой сцене, ни на любой другой. Всеми нами любимый Аркадий Николаевич уходит на пенсию, и мы решили, что пришло время отпустить наших волков на волю….
Люди хлопали и шумели. Возле сцены была настоящая давка, несколько пьяных затеяли потасовку. Вся площадь, заполненная зрителями, была в непрерывном движении – многие отходили за пивом, спорили, шумели, подпевали, кивали в такт, ссорились, целовались, разговаривали, и смеялись.
- Так давайте же попрощаемся все вместе: Прощайте, волки!
Аркадий Николаевич быстро спустился со сцены, и направился к самому краю площади, куда привезли несколько фургончиков, в которых переодевались актеры и напивались музыканты. Он дошел до самого последнего фургончика, в котором не было окон, а на двери висел большой замок. Аркадий Николаевич приник к дверному проему – из фургона доносилось тяжелое дыхание взбешенных долгим сидением и голодом зверей.
- Итак, еще раз, дружно: Прощайте, волки!
Аркадий Николаевич поковырялся ключом в скважине, распахнул тяжелую створку, и отскочил в сторону.