Время – необходимости
Место – требования
Человек – пересекающий бездну.
Спуск был бесконечным осознанием своей затерянности во тьме. Они опять шли по бесконечным извилистым коридорам, с каждым шагом погружаясь под землю. На лице Тэрении застыло какое-то отчаянно-решительное выражение, движения ее были резкими и быстрыми, и она все время задевала Варда, хмуро плетущегося чуть позади. Квентин беспрестанно оглядывался, безуспешно стараясь запомнить хоть какую-то часть дороги. Коридоры были слабо освещены только там, где раздваивались.
Воин, идущий сзади, словно нарочно наступал Квентину на плащ. Колдун старался идти быстрее, но постоянно наталкивался на Варда, еле передвигающего ноги, и периодически хватающегося за стены, чтобы не упасть. С каждой минутой Квентина это бесило все больше, и только охранительные руны на стенах мешали ему применить заклятье. Когда они внезапно остановились, он даже не понял, что произошло, и только звук открывающейся двери заставил его облегченно перевести дыхание.
Тюрьма нижнего уровня представляла собой пещеру, заканчивающуюся обрывом. Внизу еле слышно текла вода, а откуда-то сверху проникал слабый рассеянный свет. Было влажно и прохладно, и все это место было неуловимо похоже на зал Горного Короля. Недалеко от входа валялась куча полусгнившей соломы, на которую тут же села ведьма. Вард так и остановился посреди пещеры, а Квентин подошел к двери почти вплотную, и прислушался, стараясь услышать, как щелкнул замок. Еще через минуту стали слышны удаляющиеся шаги.
Тэрения легла и закрыла глаза. Вард хмыкнул, и присел рядом. Квентин наконец-то отвернулся от двери и замер перед друзьями:
- Кто-нибудь собирается мне объяснить, что происходит? – оказалось, что в этой пещере голоса звучат еще более гулко и странно, чем у Горного Короля.
- Ты действительно не понимаешь? – мрачно отозвался Вард. – Это – тюрьма. Мы – заперты, судя по настроениям нашей ведьмы, навсегда.
- Нет! – раздраженно отозвался Квентин. – Я хочу узнать о другом! В конце концов, после всего, что мы пережили, мы заслужили право знать, что ты прячешь, что вообще случилось в Авероне, и причем здесь Ортега!
Тэрения выпрямилась так быстро и резко, словно ее толкнули в спину.
- Заслужили? – повторила она. – Чем? Я уже сказала, Квентин, что лучше бы тебе вернуться в Аверон, пока у тебя не забрали твоего прекрасного скакуна! Ты меня не послушал, вот результат. Я ни в чем не виновата, и ничего тебе не должна!
Эта вспышка испугала Квентина, и он невольно отступил на шаг:
- Клянусь рунами, Тэрри, если бы ты рассказала, в чем дело, мы бы по крайне мере, смогли убедительно врать! – примиряющее проговорил он.
- Не понимаю, что тебе мешает убедительно врать, не зная правды, - ввернул Вард. – Так вранье даже реалистичней, разве нет?
- Нет! – рявкнул Квентин. – Нельзя врать убедительно, не зная правды! Есть опасность случайно на нее набрести!
Эта парадоксальная мысль несколько озадачила Варда. С чувством превосходства Квентин опять обернулся к девушке:
- Тэрри, послушай, мы же должны что-то решить, мы не можем сидеть здесь вечно!
- Я не знаю, - устало отозвалась она. Вдруг стало видно, какие темные круги у нее под глазами. – Королю нужна истина, а это - единственное, что ему нельзя говорить, иначе мы потеряем последний шанс отсюда выбраться.
- Но у нас и так нет этого шанса!
- Да. Но если все рассказать ему, этот шанс потеряет еще кто-то.
Квентин горестно вздохнул.
- Если бы ты все рассказала нам, возможно, мы бы смогли что-нибудь придумать…
- Нет, - тихо, но твердо отозвалась ведьма. – Горный Король сразу почувствует фальшь. Сейчас, ничего не зная, вы хоть в относительной безопасности… И, в любом случае, пока он заинтригован, он нас не тронет.
- Но…
- Нет! – теперь уже резко повторила она. – Квентин, я не намерена ничего рассказывать – ни тебе, чтобы удовлетворить твое бессмысленное любопытство, ни Королю ради иллюзии спасения.
- Ты думаешь, он нарушит свое слово, и, получив ответы, он все равно не отпустит нас ? – внезапно вмешался Вард.
- Нет, - устало отозвалась Тэрения. - Не нарушит. Отпустит. Но тогда все потеряет смысл.
- Ты предпочитаешь умереть, - спокойно резюмировал Вард.
Она не ответила.
- Почему? – настойчиво продолжил он.
- Потому что я…, - она запнулась, и на лице ее впервые проступила тревога, - я не знаю, как это объяснить… Я сломала игру. Совсем сломала – не просто предложила другие правила и условия, а создала ситуацию, в которой просчитать что-либо невозможно. Совсем. Я открыла новую…, - она опять запнулась, - …степень свободы. Если сказать хоть слово, вам, или, в особенности Королю, это будет концом. Снова начнется игра – когда можно просчитать вероятность того или другого исхода, когда все, в большой или меньшей степени, предсказуемо. А так не должно быть. Совершенно точно, сейчас не та ситуация. Это я все делаю правильно, а любой, кто вмешается…, - она так и не смогла договорить, и снова легла на кучу соломы.
- Клянусь рунами, Тэрри, ты же совсем не в своем уме! – с каким-то восхищением произнес Квентин, присаживаясь на камень.
Во всей позе Варда читалось напряжение, словно он что-то просчитывает.
- Но, ведь ты и есть источник знания. Разве ты сама не можешь просчитать вероятности событий исходя из того, что известно тебе?
- Не могу, - после паузы ответила она, и в голосе ее послышалось что-то, похожее на сожаление. – Я не понимаю, что я делаю, и не имею ни малейшего понятия о том, что сделаю в следующий момент. Пока я об этом не думаю, я все делаю правильно. Не спрашивай меня больше о таких вещах.
К изумлению Квентина, Вард тихо засмеялся:
- Как ты только столько выдержала в школе?
- Ей все было легко, - вмешался Квентин. Он вытянул ноги, и попытался опереться спиной о стену. – Я плакал от бессилия над книгами и заклятьями, а она лишь на три минуты открывала, читала, и больше к этому никогда не возвращалась. Ей все удавалась с первого раза. Это при том, что я считался талантливым учеником, и вырос в хорошего колдуна. По-настоящему хорошего.
Вард смерил взглядом свернувшуюся калачиком фигурку:
- Если он считается хорошим колдуном, то, как же тогда называть тебя? – насмешливо обратился он к Тэрении.
Она ответила, не меняя позы :
- Все говорили, что мне повезло, что все дается без усилий, что я такая талантливая. У меня был отличный старт – и мне понадобились все мои силы, чтобы не упасть. Это было невероятно тяжело. Чтобы нагрузить себя хоть в половину так же, мне приходилось работать в десять раз больше, чем все остальные…
- Зачем?
- Чтобы удержаться, а не сбежать, разглагольствуя о крушении и ненайденных сокровищах, - она сказала это ровно, но Вард вздрогнул, словно от удара.
Квентин повернулся, но потом, сам устыдившись своей тревоги, отвел взгляд.
- Да, - в тишине прозвучал как всегда недовольный голос, теперь искаженный горечью. – Да, – а потом, после паузы, он добавил, - тебе недолго быть ведьмой. Тебе уже сейчас тесно в своем служении руне.
- Все в порядке, - очень сухо отозвалась она.
Квентин хотел сказать, но вдруг все заслонила картинка – Ортега с отсутствующим взглядом и фразой про понимание, которое никак не связано с рунами или с тем, что он – Мастер. У него был именно такой голос в этот момент. Перед глазами вертелась еще какая-то картинка, но тут замок в кованой двери повернулся, и этот резкий звук заглушил все воспоминания.
- Ваш ужин, - резко сказал охранник, ставя прямо на пол три бронзовые миски, до краев полные бурым варевом.
Квентин первым потянулся к еде. Тэрения равнодушно поковырялась в тарелке и снова легла. Когда колдун поел, то с изумлением обнаружил, что его попутчики уже спят. Побродив еще некоторое время, от скуки он был вынужден последовать их примеру.
Проснулся он от звука текущей воды. Еле слышное журчание напоминало о том, что хорошо бы умыться. Квентин встал, и начал разминать затекшие от неудобной позы руки. Вард еще спал, а Тэрения почему - то стояла у обрыва, то ли вглядываясь, то ли прислушиваясь.
- Что? – спросил колдун, подходя к ней.
Она вздрогнула от неожиданности.
- Просто показалось…, - медленно проговорила девушка, отворачиваясь. – Тебе нужно будет залечить ребра Варда, он всю ночь стонал…
- Да, конечно, - Квентин набрал в грудь воздуха перед вопросом, и выпалил, - почему ты сказала, что Вард твой муж, а не я?
Она запустила пальцы в волосы, стараясь хоть как-то их расчесать.
- А какая разница? – медленно спросила она. – Разве это имеет значение?
- Я просто спросил! – ощетинился он.
- Это глупый вопрос! – резко ответила она.
Мгновение они смотрели друг на друга.
- Я просто спросил, – уже очень мягко и тихо, каким-то несчастным голосом, повторил колдун.
Она отвернулась. Он склонился к обрыву.
- Как далеко до воды?
- Слишком далеко, – сухо ответила девушка. – У нас нет ни одного шанса.
- Есть охранник, - Квентин, понимая, что все равно не получится, свесил голову, стараясь разглядеть воду.
- И что? Нам все равно самим не пройти через все эти темные коридоры. Руны не помогут, здесь все и так заговорено, а охранник, даже взятый в заложники, просто заведет нас в какой-нибудь тупик, а сам сбежит, хорошо зная дорогу. Ни единого шанса, - подвела она итог, и села у двери, где было немного светлее.
- Не может быть, чтобы не было выхода! – Квентин бросил камень. Прошло очень много времени, прежде чем до них донесся тихий всплеск.
Тэрения не ответила. Лицо ее опять приобрело отстраненное и потерянное выражение. Квентин увидел, сердце его сжалось от жалости, но он подавил привычный порыв подойти и обнять ее сзади за плечи. Вместо этого, стараясь как-то скрыть свое желание помочь, он подсел к спящему Варду, и осторожно тронул его за плечо.
Вард проснулся очень быстро, и тут же сбросил руку колдуна, презрительно фыркнув.
- Болит? – участливо осведомился Квентин.
Вард молча откинул плащ, которым укрывался, и задрал рубашку, демонстрируя черные синяки и кровоподтеки. Колдун, наконец-то почувствовав себя при деле, начал шептать заклятья и чертить руны. Тэрения даже не обернулась. Когда Квентин закончил, и отошел помыть руки под тонкой струйкой воды, сочащейся из стены, она вдруг встала, и тряхнул волосами:
- Вы считаете меня виноватой?
Квентин оглянулся.
Он и впрямь думал, что было бы лучше, если бы она все им рассказала. Возможно даже, было бы лучше, если бы она все рассказала Горному Королю – тогда бы их отпустили. И, наверное, Весенний колдун посчитал бы ее виноватой, если бы на ее месте был кто-то другой. Но то, что она – это она, все меняло. Конечно же, она не виновата. Никто не виноват.
- Нет. Не считаю, - прервал его размышления резкий голос Варда, - но, возможно, ты действительно виновата.
- Я не знаю, - просто ответила она.
- В конечном итоге, это не важно. Каждый делает то, что считает нужным.
Девушка покосилась на Квентина, ожидая его реакции, но он даже не повернул головы, продолжая смотреть, как стекает вода.
Все последующие дни были похожи один на другой. Самым ужасным было то, что Квентин не знал, чем себя занять: ежедневная кормежка была единственным развлечением, потому что на все обращения Вард огрызался и просто не двигался с места, утверждая, что вставать все равно незачем, а Тэрения… А вот Тэрения становилась все более и более странной.
Первое время она просто сидела молча, и выражение лица у нее было упрямым и одновременно виноватым. Потом она начала ходить из угла в угол: подходила к стене, останавливалась, склоняла голову набок, словно прислушиваясь, и, через некоторое время, отходила, и снова садилась в задумчивости. Затем Квентин стал замечать, что она поглаживает камни, словно старается согреть их руками. Вард тоже обратил внимание на поведение девушки, и его это явно встревожило, хоть он и старался не подавать виду.
Они дошли до конца однажды среди ночи, когда Квентин проснулся от того, что рядом не было Тэрении. Встревожившись, он тихо и быстро встал, прошел в глубь пещеры, где обнаружил Осеннюю ведьму, стоящую на самом краю обрыва с раскинутыми руками и закрытыми глазами. Ни секунды не колеблясь, он рывком схватил девушку, и оттащил к центру пещеры. Только после этого она закричала, и этот крик разбудил Варда.
Тэрения сидела прямо на полу, глядя на Квентина, и в глазах ее кипела ярость. Спутанные рыжие волосы, казалось, полыхают, а кончики тонких пальцев чуть подрагивали.
- Тэрри, во имя рун, что с тобой?
Губы ее дрогнули, словно она не могла решить – отвечать, или промолчать, а потом лицо ее исказила жалкая и напряженная улыбка.
- Тебе не нужно было этого делать, - и Вард вздрогнул, услышав, каким хриплым стал ее голос.
- Тэрения, что происходит? – Квентин проговорил это очень твердо, почти жестко, но при этом сел рядом, и осторожно провел рукой по распущенным волосам.
На лице опять ее мелькнуло то самое, непонятное выражение, а потом она сказала медленно и тихо, уже нормальным голосом:
- Тебе не следовало мне мешать.
Квентин отнял руку, и встал.
- Что ты собиралась делать?
Теперь он говорил сухо, но при этом смотрел на Варда, словно ища у него поддержки. Она тоже встала, и начала медленно отряхивать плащ.
- Я не собиралась. Я делала. Ты все испортил.
- Что ты делала? – В голосе Весеннего колдуна таки прорвалась мольба. – Я так за тебя испугался!
- Не стоило, - безразлично отозвалась она. Она словно потухла, и на лице ее читалось равнодушие. – Придется все начинать сначала, - и Осенняя ведьма побрела к куче тряпья, на которой спала.
Квентин подошел к Варду:
- Ты думаешь, с ней все в порядке, и я излишне мнителен?
- Я думаю, - тихо отозвался Вард, - ты стараешься защитить то, что тебе не принадлежит. Впрочем, все служители Весенних рун таковы. Оставь ее. Просто оставь.
Губы Квентина сжались в узкую полоску.
- Я не могу. И не хочу. И не знаю, почему должен бросить ее. С ней что-то происходит, я чувствую ее боль, и я должен ей помочь.
Вард неуклюже, как-то по-бычьи поднял голову, и на лице у него была такая жалость, что Квентин в первое мгновение его не узнал.
- Она ведь сказала, что было бы лучше, если бы ты уехал обратно в Аверон. Она была права. Эта дорога не для тебя, Квентин. Ты упорно отказываешься от даваемых тебе уроков.
Весенний колдун сжался, словно от удара, но через мгновение снова выпрямился.
- Я служу и забочусь. Я делаю то, что я есть.
- Вот именно, - с сухой насмешкой отозвался Вард. – А она делает то, чем она может быть.
- Это ее путь, - Квентин чуть пожал плечами. – Я уже однажды говорил ей, что меня хватит лишь на ее поражения. Вверх за ней мне все равно не уйти, но удержать ее падения я смогу.
- Главное, чтобы ты смог отличить ее падение от ее победы, - зло бросил Вард. – А ты слишком стараешься казаться лучше, чем ты есть на самом деле. Оставь ее. Она знает, что делает.
Весенний колдун горько усмехнулся:
- Она никогда не знает, что она делает! Она часами так и не научилась пользоваться!
Варда неожиданно смутил этот аргумент. Квентин обхватил руками голову, и заговорил быстро, словно стараясь выплеснуть:
- Возможно, я слишком забочусь и боюсь за нее. Но ты перекладываешь на нее все целиком – и ответственность, и весь мир. Следовать за кем-то легко и приятно, особенно, если сам не удосужился проложить себе дорогу. Я знаю, что она хороша, я вижу, какая она потрясающая ведьма, и, конечно, у нее куда больше способностей, чем у тебя или у меня. Но, ведь это же не значит, что она все должна делать сама и в одиночку! Ты просто не знаешь, какая она слабая, как она путается и теряется – в мире и себе самой, скольких усилий ей стоит сохранять равновесие! Она может посмотреть за горизонт, но она почти никогда не смотрит под ноги. Она совершенно не умеет общаться с людьми, и она боится животных. Она идеальная ведьма, но даже идеальная ведьма не может делать идеально все!
Во время всей тирады Вард угрюмо смотрел себе под ноги. Квентин отвернулся и направился к воде – смочить губы.
- Почему ты думаешь, что с ней что-то не в порядке? – вдруг словно выдавил из себя Вард.
Весенний колдун вытер лицо тыльной стороной руки.
- Понаблюдай за ней. Просто присмотрись. Сегодня она стояла на краю пропасти с закрытыми глазами и вытянутыми руками. Я не знаю, что с ней, и чем это может быть.
Тэрения проспала почти сутки. Поев, она побродила от стены к стене, постояла у обрыва, потрогала камни, и, наконец, присела рядом с Вардом.
- Где ты прочитал про Мост мечей? – внезапно спросила она.
- Не помню. Не знаю. Я не уверен, что прочитал. Возможно, мне кто-то рассказал. А что?
Квентин напрягся.
- А тебе больше ничего не рассказывали? Какие-нибудь легенды, касающиеся владений Горного Короля?
- Возможно, - безразлично отозвался Вард. – Я просто не помню. Иногда такие вещи вспоминаются.
Тэрения задумчиво посмотрела на собеседника.
- Снятся? – уточнила она.
- Нет, - удивился он. – Мне вообще не снятся сны.
Осенняя ведьма повернулась к Квентину:
- А тебе?
- Снятся. Но мне снится то, что я уже и так знаю.
- Но, ведь если тебе приснится то, что ты не знал, когда проснешься, ты это уже будешь знать, и как тогда определить, что ты знал, а что - нет?
Весенний колдун выпрямился:
- Что тебе приснилось, Тэрри?
- Песня, - ответила она, глядя куда-то вправо и вниз. – Мне снилось, что я пою, и это было совершенно невероятное переживание. Я была голосом, таким чистым, таким громадным, и это песня…
Колдун переглянулся с Вардом:
- Ты ее помнишь?
- Да, - у нее появилось какое-то мечтательное выражение. - И это самое странное. Я помню всю песню, каждую ноту, слово, помню, как пела, и вся боль бесконечного мира собиралась в сердце камня. Это было так… Не могу подобрать слов, - девушка нахмурилась.
- Спой!
- Что?
- Спой, - повторил Вард. – Может, я знаю эту песню…
Она в изумлении уставилась на говорящего:
- Я не могу! Я никогда не пела! Квентин, скажи – я совершенно не умею петь, да и не люблю…
Весенний колдун задумался, вспоминая:
- Я никогда не слышал, чтобы ты пела, - наконец вынес он свой вердикт. – Поэтому я не знаю, как ты поешь. Возможно, хорошо…
- Нет! – она замотала головой. – Вовсе не хорошо! Поэтому я и не пою!
- Клянусь рунами, Тэрри, нам все равно здесь ужасно скучно. Устрой нам хоть какое-нибудь развлечение!
Она надула губы:
- Я не собираюсь вас развлекать!
- И не надо, - отозвался Вард. – Просто спой. Думаю, со здешней акустикой, любая песня будет звучать хрусталем.
Тэрения не ответила, но Квентин уловил ее колебания:
- Тебе не обязательно петь всю песню. Попробуй пропеть ноту.
- Это еще трудней, - хмуро отозвалась она. – Я уже сказала, что не имею никакого отношения к музыке!
Квентин только молча всплеснул руками и опять стало тихо. Тэрения стояла у стены, лицом к обрыву, и безотрывно смотрела вниз, Весенний колдун ходил из угла в угол, а Вард с мрачным и неприязненным выражением лица смотрел перед собой. Звонко капала вода, и от этих звуков Вард вздрагивал, словно каждая капля молотком била в макушку. Прошло очень много времени, прежде, чем он заметил, что и Тэрения, и Квентин напряженно смотрят на него.
- Вард … ?! ....
После долгой паузы, собравшись с мыслями, Вард перевел взгляд на Тэрению, опирающуюся на каменную стену.
- Ты должна спеть. Ведьма, ты должна спеть именно ту песню, которая тебе приснилась. Если я ошибаюсь, можете сбросить меня вниз.
- Но…
Квентин кивнул, и тоже обернулся к девушке:
- Давай же, Тэрри, не заставляй нас упрашивать!
Она перевела взгляд с одного мужчины на другого, и закусила губу:
- Ну, хорошо. Только не смотрите на меня, ладно?
Квентин без единого слова отвернулся. Вард что-то буркнул, скривился, но тоже последовал примеру колдуна.
Тэрения отошла к краю обрыва, и издала какое-то тихое мычание, плавно переходящее в глухое «а-а». Вард скривился еще больше, и резко повернулся:
- Пой же, проклятье на твои руны! Просто пой!
- Я не могу так сразу! – возмущенно ответила она. – Не смей на меня кричать! Ты меня сбиваешь еще больше!
- Вард, оставь ее! Она все сделает! – Квентин так и не повернулся.
Вард сплюнул, и уткнулся лбом в камень. Тэрения показала ему в спину язык и села на край обрыва. Воцарила тишина, нарушаемая только журчанием воды.
Весенний колдун смотрел на стену перед собой, слушал, как течет вода, и ему начало казаться, что бьющиеся о камень капли создают какую-то свою, недоступную человеку мелодию, и вдруг, в одну секунду, он понял и почувствовал эту мелодию, потому что именно ее начала петь ведьма, а капли словно аккомпанировали ей. Голос Тэрении, необычайно звонкий и сильный, заполнял собой все пространство; Вард, повернувшись, напряженно вслушивался в текст, и глаза его раскрывались все шире:
Чтобы успокоить боль
По несложенной легенде
Тот, чье имя Мой Король.
И в холодной почивальне
Проклиная свою роль
Стонет длинными ночами
Тот, чье имя Мой Король.
Ветер рвет струну гитары
Зло смеется старый тролль
Безнадежно лечит раны
Тот, чье имя Мой Король
Неотплаканные слезы
За тебя прольет другой.
Не в твоей могиле розы
Королева не с тобой!
Голос Осенней ведьмы словно проникал в средоточие горы, и оно раскалывалось, как орех. Варду казалось, что вокруг него падают стены. Квентин же, не отрываясь, смотрел на поющую девушку.
- Клянусь рунами! – только и сумел выдохнуть он.
Тэрения уже не пела, но это смутное движение вокруг них все продолжалось.
- Что это? – тихо выговорил Квентин, обращаясь к замершей ведьме, словно она точно знает, что происходит, и сама является причиной этого.
- Легенда, - глухо ответил Вард. – История о том, кто Сердце камня.
- Откуда ты знаешь? – Тэрения резко повернулась.
- Я и эту песню знаю, хотя мне неоткуда ее знать, - лицо его исказилась. – Значит, он тоже стучался в мои сны.
- Кто? – выкрикнул Квентин.
- Он много древнее Горного короля, а могущество его так велико, что он просто предпочитает не вмешиваться. Он и есть гора.
- Ты о нем тоже слышала? Почему он пришел? При чем здесь песня? – Квентин выкрикивал вопросы, а мир вокруг менялся.
- Я не слышала. Я раньше ничего о нем не знала. Я начала его слышать здесь, - скороговоркой и невпопад отвечала Тэрения, беспрестанно оглядываясь. – Я его почувствовала. А он… Это его песня, и он просто хотел ее услышать …
- И что происходит? – Квентин кивнул на дрожащие стены.
- Он отзывается на голос, - резко проговорил подошедший Вард, враз ставший собранным и жестким.
- Он… соскучился, - неуверенно проговорила Тэрри. – Здесь очень давно не было людей. Он пытается таким образом говорить с нами.
- И что он говорит? – Весенний колдун вдруг почувствовал нарастающую тревогу.
Лицо Тэрении опять стало отсутствующим и несчастным.
- Не могу… не понимаю… Просто доносится его тоска. И он любит сказки…, - добавила она, остановив взгляд на Варде.
Тот, словно сжавшись, сухо кивнул.
- Да, легенды…
- Тэрри…, - начал Квентин, и не смог закончить. Он должен был сказать что-то очень важное, что испугало, и заставляло вжиматься в стену, но он не мог найти слов, да и сам не понимал своего состояния.
Осенняя ведьма так же напряженно продолжала прислушиваться, а Вард словно силился прочитать что-то в ее лице. Квентин, задыхаясь от подступающей тревоги, схватился за камень, и попытался привести мысли в порядок. Это движение неожиданно привлекло внимание девушки, и лицо ее сразу утратило отсутствующее выражение.
- Квен?
Весенний колдун закрыл глаза и выдохнул:
- Тэрри, он хочет одного из нас.
- Квен…?!
- Чтобы кто-то с ним остался, – слова казались тяжелыми.
- Квентин!
- Тогда он позволит двум остальным уйти…
- Зачем ему это? – голос Варда, резкий и напряженный, сделал все происходящее реальным, вырывая из полусна образов и сплетения видений.
- Ты же сам сказал, - Квентин, будто возвращенный на землю, отвечал буднично и устало. – Он любит легенды. Он хочет услышать сказки и песни неведомого мира.
Очень медленно Тэрения подошла к колдуну.
- Ты в порядке? – неожиданно мягко спросила она.
- Да, - он на секунду встретился с ней взглядом. – Ты была права. Решение само пришло к нам. Я останусь рассказывать истории, а вам с Вардом нужно уйти.
- Но…
- Нет! – в безмолвную мольбу врезался звенящий голос. – С ним останусь я. Ты сожгла мой дом, но судьба милосердна, и дает мне второй шанс на спокойную жизнь и благодарного слушателя. Это я буду рассказывать ему. Это мое место – слушать Сердце горы.
Тэрения повернулась к говорившему так резко, что волосы взметнулись огненной волной.
- Это моя вина и моя ответственность. Ты не должен…
- Я хочу, - спокойно перебил ее Вард. – Мне не нужно никуда идти, меня кормят и поят, есть крыша над головой и главная тайна владений Горного Короля. Почему бы мне не захотеть здесь остаться?
Осенняя ведьма с зимними глазами опустила голову, глядя на свои руки, и комкая длинные рукава плаща. Квентин, напротив, в упор глядел на Варда, лицо которого, впервые за долгое время, было спокойным и умиротворенным. Или казалось таким.
- Нам никогда с тобой не расплатиться, - тихо проговорил колдун.
- Говори за себя! – резко отозвался Вард. – Я беру то, что мне причитается.
- Ты отдаешь долг, - очень тихо поправила ведьма, на мгновение подняв голову.
Вард лишь хмыкнул, и, выйдя на середину пещеры, закричал:
- Я остаюсь!
Голос его, прозвучавший неожиданно громко, ушел в серые камни, казалось, сгинул без следа, но тут же начал возвращаться дрожанием стен и странным шорохом, словно осыпается песок. Квентин сжал руку девушки:
- Он же открывает проход в стене!
Тэрения лишь прищурилась, но ничего не сказала. Одной рукой она сжимала горло, а другой так же крепко держала Квентина. Вард быстро распихивал вещи по заплечным мешкам. Когда почти все было закончено, Тэрения громко выдохнула: струйки воды, сочащейся по стене, больше не было. Глазам пленников открылся длинный темный туннель.
Вард почти швырнул два завязанных мешка ученикам Аверона и скорчил гримасу:
- Чего ждете?
Девушка вздрогнула, медленно взяла свой мешок, закинула на спину, а потом, не выдержав, кинулась к Варду на шею, прикусывая губу, чтобы не расплакаться. Он не шевельнулся, лишь позволяя себя обнимать. Квентин, подождав, пока ведьма разожмет руки, осторожно тронул ее за плечо. Она вздрогнула и обернулась.
- Все – так, как должно быть, - проговорил Вард, протягивая колдуну руку.
- Я бы предпочел остаться, - просто ответил Квентин, отвечая на пожатие, и провожая взглядом Тэрению, идущую к туннелю.
- Я знаю, - в тон ему ответил Вард. – Но это безнадежно, - тихо добавил он. – Она все равно не будет любить тебя, и она не будет тебе благодарна.
- Я знаю, - эхом откликнулся Квентин. – Но остаться здесь было бы не так больно.
- Хочешь легких путей – возвращайся домой, - резко бросил Вард.
Весенний колдун забросил мешок на плечо.
- Прощайте, - Вард скрестил руки и оперся о стену.
Мгновение Тэрения еще смотрела на него, а потом вошла в туннель, проведя рукой по ставшим теплыми камням. Квентин шел за ней, и ясно слышал, как скалы медленно сдвигаются за его спиной. Весь этот странный длинный путь они прошли молча, и только когда впереди забрезжил свет, Квентин прошептал слова благодарности. Их дорога закончилась в маленькой, густо затянутой паутиной, пещере. Теперь Квентин вышел вперед, с отвращением продираясь сквозь сероватую липкую сеть и заросли шиповника, на которых только начали проглядывать первые клейкие листочки.
Оказавшись на солнечном свете, Тэрения зажмурила глаза, став похожей на рыжего котенка. Колдун забрался на камень, оглянулся, и тихо присвистнул:
- Вот теперь, действительно, не могу поверить! Ты чувствуешь? Пахнет морем!
Ведьма сосредоточенно отряхивала плащ.
- Нам, конечно, придется вернуться за ним. И он об этом знает.
- Тэрри…?
- Это совершенно точно. Мы вернемся за ним, - спокойно отозвалась она. – А пока, все-таки, к морю!
Время - ясности
Место - сердца
Человек – тот, кто созидает
Ровен ехал на украденной лошади, и пытался понять, что он ощущает по этому поводу, однако, в голову лезли мысли только о том, что с тех пор, как они повернули на юг, становится все теплее, и, кажется, еще немного, и на замерзшую землю обрушиться весна. Просто так, безо всякой причины, он радовался, что дорога лежит к морю.
Отчаявшись обнаружить у себя угрызения совести, он окликнул Ортегу:
- А ты раньше крал?
- У меня не было в этом нужды.
- Если учесть, что эти лошади на моей совести, а ты только стоял в сторонке…, но, ты ведь все равно считаешься соучастником! – с воодушевлением закончил принц.
Ортега еле заметно усмехнулся:
- Ну, если тебе от этого легче…
Ровен задумался, стоит ли обидеться. Лошадь под ним фыркнула.
- Это просто врожденное чувство справедливости, - пояснил, наконец, он.
- Найти виноватого? – с ласковой насмешкой отозвался Ортега.
- Разделить ответственность, - поправил принц.
- Разве твои плечи так узки, а спина так слаба, что ты не можешь вынести этот груз сам?
- Конечно, могу! – тут же вскинулся Ровен, - но…, - и осекся. – Ты играешь со мной, как кот с крысенком!
- Это потому, что ты ведешь себя, как крысенок.
Принц бросил обиженный взгляд.
- Виллард никогда не ведет себя как крысенок, но ты со мной, а не с ним.
При упоминании имени младшего принца, Ортега выпрямился.
- Почему ты вспомнил о нем?
Ровен покосился на советника.
- Я часто о нем вспоминаю, все пытаюсь понять и не могу. Все запутывается. Это ведь мое место, там, на троне, и Аверон мой, но вот, все теперь у Вилларда, и мне начинает казаться, что так и должно быть. Ему – скипетр и наследство, а мне… Так странно. Я сам не знаю, что мне, какова моя половина. Я обхожусь сейчас без всего, и я счастлив, мне легко. Словно так и должно быть. Виллард на троне… Да я почти готов согласиться, что ему там место... Именно там.
- Что же мешает? – очень мягко спросил Ортега, внимательно вслушивающийся.
- Знание, что я – лучше. По крайней мере, мне всегда казалось, что во мне, помимо старшинства, есть что-то, что дает мне право в большей степени, чем ему, претендовать на престол. Но, если он – правитель Аверона, то кто же тогда я – со всеми моими способностями и талантами? Куда же выше? И теперь я уже ничего не понимаю, и ничего не знаю, и мысль об украденном скипетре – единственный ориентир, последнее, что создает устойчивость мира. Как будто, лишь только мы нагоним ведьму, это даст ответы на все вопросы.
Ортега вздрогнул, и тут же перевел дыхание, обнаружив, что Ровен слишком погружен в свои размышления, чтобы что-то заметить.
- Скажи, ты действительно считаешь, что именно я должен быть Королем, или ты помогаешь лишь потому, что любишь меня больше, чем Вилларда?
Очень медленно, оттягивая ответ, Ортега поднял голову и посмотрел на принца.
- А ты думаешь, мой ответ что-то изменит?
- Я должен знать, - с еле слышным напряжением отозвался Ровен.
Советник вдруг резко натянул поводья, лошадь Ровена шарахнулась, и принц упал, ударившись головой. Открыв глаза, он увидел склонившиеся над ним два лица - Ортеги и грязного, очень дряхлого старика.
- Ты цел? – Ортега был встревожен.
- Кажется, - осторожно проговорил Ровен, ощупывая голову.
- Сам встать можешь?
- Да, конечно…, - и тут же опустился на колени. Голова кружилась, а перед глазами все плыло.
- Ровен?
- Сейчас…, сейчас…, - и снова не смог, жалко глядя снизу вверх в серые глаза.
Ортега положил прохладную узкую ладонь на лоб принцу, а пальцами другой руки осторожно коснулся его запястья.
- Плохо, - после безмолвного вслушивания проговорил советник. – Ехать, конечно, ты не сможешь. Где-то поблизости есть жилье? – обратился он к старику, из-за которого и пришлось так резко остановить коня.
Старик, сморщенный, как высохший орех, и такой же темный, виновато развел изуродованными артритом руками.
- Нет, господин. Деревня отсюда милях в двадцати на запад.
Говорил он еле слышно, глядя в землю, и пряча изношенные лапти за залатанным мешком.
- Совсем плохо, - тихо отозвался Ортега, глядя на лежащего принца. – А где вы живете?
Старик поднял голову, и в глазах его мелькнули страх и растерянность.
- Я бедный человек, господин. У меня ничего нет. Тут иногда проходят люди, но ко мне никто не ходит. Бросят иногда обноски, но никто не говорит со мной. Я не хожу в деревню, - и он отступил на шаг, кажется, согнувшись еще больше.
Ровен с изумлением повернулся к советнику. Ортега встал, подошел к старику, и рывком раскрыл ветхий мешок. Запахло кровью – в мешке лежала завернутая в еловые ветки тушка зайца.
Старик задрожал:
- Пощадите, господин… Матушкой-землей клянусь, не убивал, просто шел, смотрю, лежит…
- Помоги встать, - с трудом проговорил принц, отворачиваясь к Ортеге. Казалось, ему было физически больно смотреть на трясущегося от страха и старости браконьера.
- Кому принадлежат леса?
- Леди Гвендолин из рода Ашеров, - еле слышно ответил старик.
- Ашеров? – вскинулся Ровен, - тех самых, кого отец…, - поймав предупреждающий жест советника, он осекся.
- Где ты живешь? – мягко спросил Ортега у старика. – Нам просто нужно где-то переночевать и залечить рану на голове. Возможно, мы бы остались на несколько дней.
Старик замялся, переводя взгляд то на мешок, то на бледного юношу.
- Нет нужды, господин. Рана не опасная, молодой господин уже к вечеру был бы здоров, если бы его сердце и мысли не чернили кровь.
В одно мгновение Ортега, сощурившись, всмотрелся в старика, и выпрямился, став подобен раскаленному кинжалу:
- Значит, поэтому тебе не дают жить в деревне? Знахарю не место среди людей, ведь, так они говорят ?
Старик с трудом наклонился и спешно завязал мешок.
- Так, мой господин, - неожиданно зло бросил он.
- Я не понимаю, - не выдержал Ровен, держащийся за ствол корявой осины, - в Авероне толпы ночуют под стенами школы, мечтая научиться тому, что умеет этот старик, почему же такие странные вещи происходят здесь? Разве леди Ашер не хочет иметь собственного мастера рун?
- Вот именно, Ровен, не понимаешь, - мрачно отозвался Ортега. – У леди Ашер наверняка есть свой мастер Рун. Этот старик ей не нужен и не интересен, потому что леди ничего не понимает в истинной магии, и полагает, что тот, кто красиво рисует руны и есть настоящий Мастер. А этот человек и понятия о них не имеет, ведь, правильно? – и советник пристально посмотрел на старика.
Тот втянул голову в плечи.
- Где твой дом?
- Господину было бы удобнее в замке леди Гвендолин, - тихо, но упрямо проговорил старик.
- Нет, - властно ответил Ортега, выпрямляясь.
На мгновение они схлестнулись – спокойный и требовательный взор советника, и яростно-беспомощный взгляд дрожащего браконьера. Привычка подчиняться взяла вверх, и старик потух, словно раскололи сапогом орех. Не говоря ни слова, с тем же отчаянно-злым выражением лица, он с трудом закинул мешок на плечо и побрел в лес, меся дырявыми лаптями грязь. Ортега помог принцу сесть на лошадь, и, осторожно ведя обоих коней, пошел за стариком. Через три четверти часа они вышли к бедной хижине, найти которую, не зная дороги, было бы практически невозможно. Ровен осторожно слез с коня, и почти упал на подтаявший снег. Почему-то казалось, что здесь холоднее, чем на дороге.
Ортега привязал коней, и, придерживая принца под руки, помог ему войти. Старик угрюмо наблюдал, но не двигался с места. Внутреннее убранство хижины неожиданно удивило Ортегу: очень чисто и невероятно бедно. Вместо постели была охапка сена, накрытая латаным - перелатаным одеялом, столом служил отполированный чурбан, и, такой же, но немного поменьше – стулом. В углу располагался грубый очаг. На нескольких корявых полках лежали веревки, нехитрый инструмент, миски, глиняные горшочки и еще какая-то куча тряпья.
Ровен, не оглядываясь, лег на подобие постели, и тут же закрыл глаза. Ортега взял охапку сена и вынес лошадям. Старик посмотрел, но ничего не сказал, и бочком протиснулся в свой дом, где сел на чурбан и придвинулся к давно потухшему очагу. Мешок с тушкой зайца так и остался у его ног. Советник вернулся, прикрыл плащом спящего Ровена, начертал в воздухе Уруз и Беркану, и, сотворив Ингуз, разжег костер. Старик неотрывно смотрел на легко двигающегося Ортегу. В хижине, еще не натопленной, было холодно, но Ортега, даже без плаща, все время вытирал пот. Им овладело какое-то странное возбуждение, и все получалось легко и сразу. Он разделал зайца, начал варить похлебку, разобрал влажные вещи и повесил над огнем сушиться, протер стол, почистил и напоил коней, и, когда похлебка была уже готова, принес свои тарелки.
- Ровен, Ровен, ты как? Голоден?
Принц на мгновение приоткрыл глаза, покачал головой, и тут же снова провалился в сон. Советник положил еду себе и старику, после чего придвинул одну тарелку хозяину. Тот, словно не веря своим глазам, осторожно зачерпнул ложкой, долго рассматривал варево, потом старательно дул, после чего потянул темными тонкими губами, и замер. Ортега, сидящий возле принца, опустил свою тарелку и впился глазами в старика. Тот глотнул, положил ложку, оглянулся на Ортегу и по щекам его потекли слезы.
Дряхлый озлобленный старик с совершенно жалкими глазами и дырявыми лаптями смотрел перед собой, а в чужую тарелку, куда была налита похлебка, одна за другой капали слезы.
- Я забыл…, - тихо проговорил он. – Я совсем забыл, какими могут быть люди. Другие люди. Не такие, как здесь.
- Люди везде одинаковы, - мягко отозвался Ортега.
Руки старика затряслись.
- Они выгнали меня из деревни. Сказали, что я ведун, и из-за меня болеют козы. Даже мои дети отказались от меня, а ведь я вырастил семерых! Ни один, никто не пришел ко мне. Если они встречают меня на дороге, шарахаются, как от больного. Никто не разговаривает со мной. Они приходят, только если нужно унять боль да сварить любовное или отворотное зелье.
- И твои зелья помогают?
Старика передернуло:
- Нечистое это дело, да что мне остается? То каравай принесут, а когда и полотна отрез. Я бы и лечил, много могу вылечить, да не ходят ко мне, идут, лишь когда уже совсем мочи от боли нет. Поздно слишком приходят. А то я бы все вылечил, я могу, правда, - и он красными от слез глазами посмотрел на Ортегу.
- Этим и живешь? – советник отвел предательски слезящиеся глаза.
- Капканы ставлю, отвары варю, - теперь уже доверчиво говорил знахарь. - Ягоды, грибы собираю все лето, на зиму сушу. Если повезет, ночью зерна или картошки немного украду, - он опустил голову, и добавил чуть громче, оправдываясь, – сам-то совсем старый стал, нет сил расчистить место под поле, да и сеять-пахать не смогу. Глиняные горшки умею делать, хорошие, звонкие, да не берет их никто – говорят, заговоренные, потому и молоко в них не скисает. Летом-то хорошо, только к концу зимы тяжко становится. Вот, с зайцем, первый раз за три недели повезло, - еле слышно закончил он.
Ортега вдруг понял, что Ровен не спит, а внимательно вслушивается с закрытыми глазами.
- Почему они решили, что ты знахарь?
- Так я и есть знахарь, - бесхитростно ответил старик. – Никто в деревне так не лечит, да и потерянную скотину и вещи искать никто не умеет, так, как я.
- Почему же твои дети тебя бросили?
Старик весь как-то сжался.
- Ну, сначала-то оно не сильно было. Я в деревне жил, скот пас, соседям подсоблял. А потом жена умерла, да и…, - он мельком взглянул на Ортегу…, - потом я леди Ашер встретил. Не Гвендолин, а мать ее – Гортензию… Леди однажды тарелку у меня купила расписную… Я таких больше не делал, и не продавал никому… Потом еще раз зашла. Очень она запах сена любила… А потом Гортензия умерла, - и замолчал.
Ортега понял.
- Они решили, что ты извел жену и приворожил леди?
Старик кивнул, и по щеке опять сползла слеза. Глаза у него были совсем бесцветные.
- Соседи много чего болтали, и все высматривали-выглядывали. А еще молодая леди, Гвендолин… После смерти леди Ашер она совсем взбеленилась – ее люди два раза все в доме переворачивали, сено жгли, коров резали, меня избили. Тут-то дети мои и решили, про меня, а Гвендолин им еще и денег дала на покупку коровы …, - и голос старика затух, а глаза все так же неподвижно смотрели куда-то вдаль, словно старались разглядеть прошлое под покровом боли.
Ортега, пристально глядя на старика, поставил свою тарелку на стол. Лицо советника приобрело какое-то болезненно напряженное выражение, словно он тянул невод памяти, в надежде вытащить со дна воспоминание. Старик, доев, взял пустые грязные тарелки с ложками, и, сильно шаркая, вышел с ними за дверь. Ортега остался в той же позе, тихо барабаня пальцами по дереву.
- Ортега?!
Он тревожно обернулся и тут же пересел к Ровену.
- Что-то болит?
- Нет, все в порядке, - нарочито небрежно отмахнулся принц. – Над чем ты так задумался? Как наказать эту…, - Ровен запнулся, подбирая слово.
- Эту.., - машинально подхватил советник, положив узкую руку на лоб принцу. – Ровен, тебе ничего не показалось странным в его рассказе?
- Странным – ничего, - горько отозвался Ровен. – Мерзким. В очередной раз узнаешь о людской нетерпимости, неблагодарности и бессмысленной жестокости.
- В том-то и дело, - Ортега, прищурившись, глядел прямо в бревенчатую стену. – Гвендолин Ашер совершенно не свойственна бессмысленная жестокость. Все действия этой юной леди, насколько я помню по непродолжительному знакомству в Авероне, отличались редкостной расчетливостью и рассудительностью.
От возмущения Ровен даже слегка привстал:
- Неужели ты думаешь, что несчастный старик совсем тронулся умом и рассказывает нам сказки?
Со ветник отнял руку, и заботливо поправил сползший с плеча принца плащ.
- Ляг, пожалуйста. Тебе нельзя нервничать и напрягаться. Конечно, он не тронулся, и все его слова – чистая правда. Важнее другое – почему Гвендолин делала все эти вещи? Зачем ей было так жизненно необходимо до полусмерти напугать старика и изгнать его из деревни?
- Чтобы люди не болтали всякого про ее матушку. Он ведь был лишним напоминанием…
Ортега недоверчиво покачал головой.
- Такие вещи легко забываются после смерти одного из любовников. А вот действия молодой леди как раз способствовали тому, что об этом помнят до сих пор. Для жителей деревушек, сгоревший сеновал или зарезанная для забавы корова – вещь куда более важная и обсуждаемая, чем любовные шашни, пусть даже знахаря с леди.
Ровен задумался, но, через мгновение, скривился от боли и напряжения.
- Не знаю, не понимаю. Все нелогично и глупо. Ортега, мне долго придется так лежать?
- Еще пару дней, - рассеяно ответил задумчивый советник. – Надо бы помочь старику, - и он вышел за дверь.
Оставшись один, принц почти сразу заснул.
В морозном воздухе упрямо пахло весной. Ветер еще был холодным, всюду лежал снег, но этот запах перемен и надежды, казалось, пропитал угрюмые деревья. Ортега, начертив на крупах лошадей руну Одал, отпустил их гулять, зная, что теперь далеко они не уйдут. Чисто вымытые снегом миски лежали прямо на грубо сколоченных ступеньках. Самого старика нигде видно не было. Ортега пришел к выводу, что, скорее всего, пока не стемнело, он отправился проверять другие капканы. Походив вокруг хижины, Ортега решил кое-что подправить, и, сосредоточенно чертя в холодном воздухе связанные руны, начал проговаривать вслух заклятья.
Конечно, он не мог сделать из убогой хижины дворец, да и ни один Мастер этого не смог – здесь ведь не иллюзия нужна, но он, искусно работая с самыми сложными рунами – Науд и Иса, и разбавляя их Феу, Одал, и Альгиз, закрыл все щели, укрепил фундамент, защитил домишко от ветра, снега и дождя. Вымотанный и довольный, Ортега ввалился в комнату, постелил прямо на полу свою палатку, и, укрывшись легким теплым одеялом, сладко заснул.
Проснулся он от того, что его тряс принц.
- Ровен?
- Я вспомнил! – прошептал принц, поддерживая сползающий плащ. – Историю с Ашерами!
Ортега сел и оглянулся. Светало, старика не было, а Ровен выглядел вполне здоровым, хотя и был бледноват.
- Что с Ашерами?
- Гвендолин приезжала в Аверон из-за проблем с наследованием! Куда-то подевался их знак рода, и она просила королевского разрешения вступить в свои права без этой формальности, ссылаясь на слабоумие умершей матери.
- Она получила разрешение? – Ортега наморщил лоб.
Ровен откинулся на импровизированную постель.
- Кажется, да. До тех пор, пока не обнаружится владелец знака рода. Ортега, ведь не может же быть, чтобы леди Гортензия отдала свой знак рода деревенскому ведуну?
- Отдала, и не сказала, - задумчиво проговорил Ортега, - что делает его владельцем всех земель Ашеров. И вот, наследник лесов и гор живет в продуваемой всеми ветрами хижине, браконьерничает и питается краденой картошкой, сберегая свою память и тайну. Но, подумай сам, разве наследник лесов и гор должен жить в замке? Его место здесь, а не под каменными сводами.
- Ты думаешь… думаешь, он знает? Знает и молчит? Ничего не делает? Так и не предъявит своих прав?
Советник подошел к крохотному окошку, затянутому бычьим пузырем.
- Что ему слуги и земли? Что делать ему в замке? Его любимая мертва, собственные дети его бросили, селяне презирают и боятся его. Зачем ему идти в замок и вновь выставлять себя на съедение их глазам и языкам?
Судя по звуку, Ровен опять сел на постели.
- Это ответ, да?
- Что? – непонимающе обернулся Ортега.
- Про Аверон! – выкрикнул принц.
И советник оперся о стену, чтобы не упасть.
- Я не предполагал, - растеряно проговорил он. – Но, ты так хотел этот ответ, ты его и получил, разве не так?
- Я вовсе не ждал такого ответа! – в голосе Ровена зазвучала почти детская обида.
- Вытаскивающий руны тоже не знает, что выпадет из мешочка, но он творит судьбу. Удивительно, как вся вселенная отозвалась на твой вопрос.
Ровен, растерянный и несчастный, цеплялся взглядом за советника, словно надеялся, что это его удержит. Ортега, такой же удивленный, но спокойный, мягко смотрел на принца.
- Что же мне теперь делать?
- Это твоя власть, Ровен. Твой скипетр, твой трон, твой Аверон. Я ничего не смогу решить за тебя.
Очень медленно, не глядя на Ортегу, принц лег и укрылся почти с головой.
- Я знаю, все знаю! – с обидой проговорил он. - И, конечно, я вовсе не ждал, что ты мне поможешь. Ты всегда все самое трудное оставлял мне, сам занимаясь лишь ремеслом – магией! Но, хоть немного поддержки. Одна подсказка!
- Я оставлял тебе лишь то, что ты должен делать сам, - неожиданно резко отозвался Ортега. - Клянусь, Ровен, я делаю все, что могу. Это я должен жаловаться и плакать, потому что из нас двоих ты – баловник судьбы, и тебя она бережет! А я лишь плетусь по твоим следам, запоздало объясняя, и подбирая крошки с пиршественного стола победителя!
Эта тирада настолько ошеломила Ровена, что он замер, бессмысленно уставившись на советника.
- Почему? – наконец проговорил он. – С чего, где ты все это увидел? Про пиршество победителя и баловня судьбы? Разве только этому старику было больней и тяжелей, чем мне!
Ортега уже закрыл глаза, и глубоко вздохнул, делая отгоняющий знак рукой.
- Все. Оставь. Сейчас это бесполезно и не имеет смысла. Ты не понимаешь меня, и я сам себя не совсем понимаю. Не могу облечь в слова. Мы вернемся к этому потом, когда придет время.
Скрипнула старая дверь, и советник с принцем облегченно вздохнули: пришел хозяин. За плечом старого ведуна виднелся окровавленный мешок.
- Удачная охота, - сипло проговорил он, хитро косясь на Ортегу. – Давно такой удачной не было.
Ортега молча взял мешок, и вывалил содержимое на обозрение принцу: две куропатки, заяц, глухарь.
- Я этим займусь, - кивнул он на дичь.
Старик начал длинно и путано благодарить, явно очень смущаясь, и не представляя, что еще нужно сказать и придумать. Слушая его, Ровен никак не мог понять, как леди Гортензия могла полюбить этого несчастного, застенчивого и косноязычного мужчину, и все время боролся с искушением потребовать показать подарок, который сделала ему леди, и спросить, знает ли ведун о его значении.
Конечно, не потребовал. Ортега прав, как всегда – не важно, знает ли старик о том сокровище, которым владеет. Ему нечего делать во дворце, и начинать новую жизнь смысла нет – он слишком дорожит своим прошлым, и теперь просто хочет дожить в своей хижине, держа вместо подушки – ветер, а вместо одеяла – воспоминания.
Еще два дня Ровен провел в маленькой хижине, вдруг ставшей теплой и уютной, и не только благодаря рунескриптам Мастера. Он отдохнул, отоспался и отогрелся, мысли об Авероне и троне больше его не осаждали, зато появились благодарность и жалость к старику. На третий день Ровен и советник, вооружившись топориком и пилой, кое-как подправили крышу и ступеньку, а Ортега пообещал старику, что чахлое вишневое деревце зацветет и даст богатый урожай. Кони, отдохнувшие и разленившиеся, бродили вокруг хижины, изредка призывно всхрапывая. Убедившись, что с Ровеном все в порядке, и ничего больше для обустройства ведуна они сделать не смогут, на рассвете четвертого дня Ортега начал прощаться с хозяином. Старик плакал и старался поцеловать им руки. На жилистой темной шее, прикрытой тряпьем, Ровен успел заметить золотую цепь с необычным, очень сложным плетением. Злорадно подумав о том, что Гвендолин никогда не получить свой знак рода, он хлестнул коня, и помчался вслед за Ортегой в снежный морок.
Время – трансформации
Место – надежды
Человек – тот, кто держит удар
Дейдра, Держащая границы, словно тень бродила по дворцу. Она разбила руны, не могла есть и спать, и ей все время было холодно. Слуги за спиной тревожно перешептывались, а она требовала жарче топить камины, и поплотнее куталась в меховые покрывала. Снег не таял от ее дыхания, а тишина становилась все гуще. Она не представляла, что делать, и почему это вдруг обрушилось на нее – на нее, проводящую судьбу в неподвижности и безмолвии? Все, держащие удар остались в Авероне, и от них очень давно не было вестей. Руны предупреждали, но она не думала, что все произойдет так скоро, и она не верила тому раскладу. Сном духа она надеялась просто пережить день, но этот сон вдруг оказался дорогой клятв, и Дейдра проснулась от удара.
Она мечтала погадать, она безумно жалела о рунах, но сил творить новые не было, и она уже понимала, что не вернется к этому. И, конечно, она знала, что, раз не может найти себе места, значит, это место не здесь, но находилась в каком-то тяжелом оцепенении. Одновременно боясь и надеясь, она искала что-то, что толкнет в спину, и даст вырваться из круга неподвижности. Конечно же, проще всего было начертать Хагалаз, но эта руна злая и трудная, и Дейдра впервые в жизни побоялась, что не сможет справиться. Она даже со своей руной не справлялась, чувствуя, что подчиняется все больше, погружаясь в свои желания и нежелания, совершенно теряя волю и возможность действия. Только одна отрезвляющая мысль еще держала ее: ах, если бы Мастера Аверона увидели ее сейчас…! Их насмешливо-сожалеющие взгляды, горечь в глазах Ортеги и потрясение на лице Аларика. Во что же превратилась Держащая границы, лишь увидев расклад и разбив руны! Охваченная нежеланием что-либо менять и делать до такой степени, что перестала отображаться в зеркалах!
Деревенские ведьмы говорят, что, если зеркало перестает отображать человека, значит, он близок к смерти. Дейдра, Держащая границы, служащая руны Науд, не верила деревенским ведьмам, но застыла перед большим зеркалом в кованой раме. Там было ее платье – черное с серебром, но не было рук, и лицо превратилось в серое марево.
- Леди.. ? – испугано окликнул ее камердинер, теребя карман.
Дейдра, бледная как снег, медленно повернулась и провела рукой по лицу, словно убеждаясь, что черты реальны.
- Седлай коня! – выкрикнула Дейдра, кидаясь в спальню.
- Но, леди…, - растерянно начал старик, - почти ночь, темно, завтра ударит мороз.
- Коня! Немедленно! И припасов как можно больше! – донеся из спальни требовательный, хотя и приглушенный крик: Дейдра переодевалась.
Камердинер кинулся со всех ног выполнять приказ.
Она уехала через час – в молчании ошеломленных слуг, в необычный для этих мест закат – кроваво-красный, и в свое спасение. Так началось время свободы – самой странной ловушки духа.
После целого дня в седле, и Ровен, и Ортега чувствовали себя уставшими до безнадежности. Разложив палатку под огромной елью, оба почти упали и уставились друг на друга.
- Нам было обязательно так гнать? – выдохнул принц, прикрывая воспаленные от ветра и солнца глаза.
Ортега зажмурился, а потом широко открыл глаза, стараясь встряхнуться.
- Может, и не обязательно, но это получилось так легко и естественно, что натягивать поводья было глупо... К тому же, мы потеряли четыре дня у знахаря.
- Ты точно знаешь, что у нас получится? – Ровен тщетно прятал тревогу за легким тоном. - Что мы найдем ее на берегу?
- Да. Точно. Костер разжигать будем, или обойдемся?
- Будем, - вздохнул принц. – У меня от этой скачки белье насквозь мокрое.
Ортега вылез из палатки и стал деловито собирать валежник.
- Как голова?
- Нормально, - принц начал ему помогать.
Украдкой косясь на Ровена, советник изумлялся, что, вопреки всем ожиданиям, прежде всего, самого Ровена, принц вовсе не изменился, и не стал другим человеком. Напротив – все, что пришлось пережить ему за эти дни, сделало осанку еще более гордой, манеры – проще и царственней, а характер – еще более королевским. С каждым мгновением Ровен все больше становился похож сам на себя.
Для Ортеги это было восхитительное, непередаваемое чувство – наблюдать как тот, кого любишь, становится тем, кого будешь любить еще больше. Чуткий Ровен, уловив его состояние, в конце концов не выдержал, и спросил, что происходит. Ортега, устроившийся у огня, и греющий руки о кружку с кофе, просто лучился счастьем.
- Я так рад. Рад, что все получается. Рад, что совпадает, и я нигде не ошибся. Рад, что ты – такой.
- Какой? – недоумевающе спросил Ровен, сам начав невольно улыбаться.
- Тот, кто не знает предела желаний, и тот, кто не ведает дня своей силы. Ты просто пока этого не чувствуешь.
Принц смутился.
- Но я еще ничего не сделал! Ничем не помог…
Ортега, как всегда, сбежал от объяснений, лишь покачав головой. Ровен умоляюще посмотрел на него, а потом лишь горестно вздохнул. Ортега улыбнулся еще шире и полез в палатку. Именно это, счастливое и расслабленное состояние, подвело его на следующий день, когда они двинулись в сторону скал. Реальность всегда била в спину, лишь только он расслаблялся и начинал считать, что все получается само собой.
Солнце уже едва касалось вершин деревьев, когда советник внезапно понял, что они заблудились. Дорога была чужой, скалы – неприветливыми, а расщелины – угрожающими. Почти не было снега. Все не так. Солнце слепило, кони пугались, а вокруг висела глухая тишина. Путь не отпускал идущих по нему.
Ровен не выдержал первым.
- Ортега? Мы правильно едем?
- Я думаю, - осторожно проговорил советник, - мы приближаемся к месту, откуда начинается Драконья расщелина.
- Это хорошо? – принц поежился. – А то мне здесь жутковато…
- Это – еще не жутковато, - словно про себя пробормотал советник. – Надеюсь, я ошибаюсь, и мы не попадем в Каньон Желаний…
- Что это? – юноша чуть привстал на стременах.
- Говорят, это место, где записаны все желания и то, что пришлось отдать за их осуществление.
- Ну, это же сказки, - принц облегченно перевел дыхание.
- Я тоже очень на это надеюсь, Ровен, - спокойно ответил советник.
Принц бросил встревоженный взгляд на сосредоточенного советника, но счел за лучшее пока не спрашивать. Когда они внезапно выехали на плато, и перед глазами встали голые каменистые стены, Ортега не выдержал, и прокусил губу до крови. Дорога, так цепко их державшая, швырнула путников прямо на скалы, в Каньон Желаний – места, которого нет.
- Это что, он? – недоуменно спросил Ровен, оглядываясь. – Это не сказки? А где снег? Что мы будем делать? Нужно просто проехать мимо, да?
За этим потоком вопросом Ровен пытался скрыть свои тревогу и напряжение. Принц ничего не знал о Каньоне, и не имел представления, что его ждет, но это место необъяснимо пугало его так же, как Ортегу. Только к чувствам советника примешивалась еще и странная радость, от того, что он видит это место, и теперь точно знает о его существовании.
- Ну что же, - Ортега, привстав в стременах, осматривался, - думаю, нам ничего не остается, кроме спуска и надежды, что тропинка выведет нас отсюда так же, как и привела.
- А что, никто не знает об этом месте? Откуда же тогда тропинка?
- Хороший вопрос, - вздохнул Ортега. – Прибереги его на потом. Про Каньон Желаний говорили, но, столько всего и разного, что в школе Аверона сочли это выдумкой.
- А как здесь записываются желания? Чьи? – Ровен, спешившись, повел за собой коня, осторожно спускаясь по крутому склону.
- Я думаю, здесь записаны желания тех, кто использовал руны для их осуществления. Но это только моя догадка, и, честно говоря, проверять ее я не хочу.
Принц понимающе кивнул и чуть ускорил шаг.
Спуск был странным: больше похожим на проваливание в пропасть. У Ортеги было чувство, что он начинает задыхаться откуда-то изнутри. Он осторожно шел за принцем, и старался сосредоточиться, однако, с каждым шагом, вдруг всплывало то одно, то другое воспоминание, и этот поток становился все мутнее. Не выдержав, советник просто замер, глядя перед собой. Конь потянул повод и тихо заржал. Ровен обернулся.
- Ортега, что происходит?
Советник вздрогнул и покачал головой:
- Выходит погребенное памятью. Столько всего, оказывается… Следовало давно разобрать эти завалы, - ему было трудно дышать, и слова он подбирал очень медленно и осторожно. – С тобой все в порядке?
- Н-н-не знаю, - поколебавшись, протяжно ответил принц, облизнув пересохшие губы. – Что-то, кажется, происходит, но я еще не могу понять… – Ты сможешь идти?
Ортега сделал неопределенный знак рукой:
- Сейчас, подожди, я пытаюсь разобраться, что и как делать…
- Разве нельзя воспользоваться рунами?
Ортега вздрогнул.
- Нет, ни в коем случае. Постарайся даже не думать о них.
Ровен, стоя на крохотной плоской площадке и вертя головой, терпеливо ждал, пока Ортега сможет продолжить путь. А советник, вцепившись пальцами в серый камень, все падал и падал, уже понимая, что, пока не справится с воспоминаниями, встать не сможет, и судорожно старался расставить все по местам, освобождаясь от ненужного. Это было похоже на чистку изнутри: он выхватывал воспоминание, рассматривал его, крутил так и этак, переживая, и, выжав все, отбрасывал ссохшуюся кожу.
Какой тяжелой, оказывается, была его душа! Сколько прожито и сколько сделано! Слишком много, чтобы идти налегке – и Ортега отпускал, чтобы больше не оглядываться, и не тащить гордость сделанного и грусть несделанного. Прошлое должно быть невесомо. Он только не мог понять, почему эта необходимость перебрать самого себя настигла именно здесь. Откуда у мертвых скал такая власть над его душой? Ведь он - Хозяин, так почему это место так давит на него? И тут же осознал, что именно руны над ним и не властны. Во всем, что он помнил и делал, была лишь его воля и его желания. Он начал с убийства упокоенных памятью, чтобы еще раз убедиться – он чист. Там не за что зацепиться. Он – свободен.
Ортега встал. Это было потрясающее, ошеломительное чувство – ничто в мире не сравнится с этим. Невероятное, ослепительное величие. Сумасшедший масштаб. Просто быть свободным – легким, чистым, быстрым. Быть тем, кем ты должен был стать. Знать, что тебя ничего не держит, и ничего не имеет над тобой власти. Быть больше, чем Хозяином рун – быть единым целым с миром, и поражаться совершенству мелодий бытия. Безумец, гордец, он имел глупость думать, будто до Каньона он был сильнейшим и мудрейшим! Был, конечно, был, но теперь все это не имеет значения. Он прошел испытание, он – победил.
Он взглянул на себя, и увидел тонкие золотые нити – потоки сияния, идущие сквозь, и от него самого. Свет. Легкость. Прозрачность. Ортега – это человек по имени Герой. Уже не человек. Давно не человек, но только сейчас это осознавший. Даже не подозревающий, как много он перерос.
Усилием воли, сделав шаг в бытие, он заставил себя вернуться, и тут же натолкнулся на потрясенный взгляд принца.
- Что ты сделал? Что это было? Ортега!
Ортега, абсолютно счастливый, чувствующий, что ему нужно куда-то выплеснуть эту радость, наполнившую его до краев, подошел, и крепко обнял Ровена.
- Ты всему научишься. Я обещаю. Просто еще не время. Я и сам не думал, что это так скоро может случиться со мной. Что это вообще может случиться…
- Что? – жадно спросил Ровен.
- Ты поймешь. Еще дорастешь до этого, и даже перерастешь. Ты пойдешь другой дорогой, у тебя все будет по другому, но к тебе это тоже придет. Совершенно точно. Пойдем вниз. Теперь уже не страшно, - и Ортега потянул за повод коня.
Как-то медленно и неуверенно, Ровен двинулся вперед, беспрестанно оглядываясь. Шаги его становились все тяжелее, а спина – напряженнее.
- Послушай, я не могу. Здесь что-то не так, - вдруг быстро и резко проговорил принц, когда шаги советника были уже невесомы. - Мне страшно, и становится все страшнее, я не знаю, почему, и от этого еще страшнее. Пожалуйста, помоги мне! Почему так? Что происходит? – и он, теперь с отчаянием, посмотрел на Ортегу.
И Ортега тут же почувствовал, что падает, краем мозга удивившись, почему же он не может удержаться в этом восхитительном состоянии сияния и уравновешенности. Одно жалобное слово Ровена - и он уже встревожен, и готов принять любой удар. Впрочем, Ровен никогда не жаловался, и крайне редко просил о помощи. А сейчас, чуть ли не в первый раз, советник не знал, что происходит с воспитанником, и понятия не имел, как ему помочь.
- Держись за меня, - только и смог сказать Хозяин рун.
- Я пытаюсь, - жалко улыбнулся принц. – Мне так страшно, что меня спасает лишь то, что я еще в состоянии говорить об этом страхе. Не знаю, откуда это взялось. Словно затягивает. Я ведь почти не пользовался рунами, и, конечно, не могу исполнить с их помощью ни одного желания. Почему же мне так плохо и страшно? Голова взрывается изнутри. Не могу найти себе места, - он растеряно оглянулся. – Все хуже и хуже с каждой минутой. Давай вернемся! – Ровен стоял посреди тропинки и умоляюще оглядывался на советника.
Тот горестно покачал головой.
- Мы не можем вернуться. Дорога должна быть пройдена до конца.
- Но, Ортега! Пожалуйста! Ведь, наверняка, это можно обойти! Пусть даже это займет у нас несколько лишних дней…
- Нет.
- Ортега, послушай! Я не могу! Пожалей меня! Это – ужасное, невыносимое место! Ты просто не представляешь, каких усилий от меня требует просто стоять и говорить с тобой! Я не могу представить, как туда спущусь! Мы еще можем повернуть! – казалось, еще мгновение, и Ровен сорвется на крик.
- Нет, - тем тяжелей и спокойней звучал голос советника.
- Ты не можешь, не должен так поступать со мной! Если у тебя все получилось и все было легко, это не значит, что я могу пройти тем же путем, и так же сиять от счастья!
- Нет. Как раз ты и идешь другим путем. Иначе ты бы сейчас так не боялся. Спускайся, Ровен. Тебе придется пройти этот ужас до конца, тем более, раз ты так боишься и хочешь вернуться.
Ровен не шевелился, яростно глядя на Ортегу.
- Нет. Я никуда не пойду. Ты же просто убиваешь меня!
- Это не я, - глухо ответил Ортега, смотря куда-то ему за спину. – Это ты сам.
Лицо принца приобрело какой-то землистый оттенок, словно его сейчас стошнит.
- Ты решил от меня избавиться! – с холодной угрозой выговорил он, продолжая стоять.
Ортега дернулся, словно его ударили. Все это время он безуспешно пытался определить причину происходящего с Ровеном, но так и не смог понять: почему на принца, даже не умеющего как следует выполнять простейшие заклятья, вдруг обрушивается весь ужас Каньона Желаний? Этого не должно быть, это необъяснимо и нелогично, принцу нечего бояться, неоткуда взяться страху, но вот он стоит перед Ортегой, и сходит с ума от беспричинного ужаса, теряет контроль и захлебывается в ненависти. И, самое странное, советник знал идеально, что им нельзя возвращаться. Ровен должен спуститься, чтобы начать свой вселенский подъем длиной в жизнь.
- Я мог бы избавиться от тебя в любой момент, лишь за долю секунды, - спокойно ответил советник. – Спускайся, Ровен.
- Нет! Ты решил посмотреть, как я мучаюсь и терзаюсь от страха, чтобы окончательно убедиться, что Виллард – лучший, чем я правитель…
- Хорошо, - Ортега незаметно перевел дыхание. – Ты спускаешься на три шага вниз, всего три шага, Ровен, и я отвечаю тебе.
- Никогда!
- Я не дам тебе подняться, - так же спокойно ответил советник. – Ты можешь или остаться здесь навсегда, или спуститься на три маленьких шага вниз.
Повисла тишина. Ровен закусил губу, глядя под копыта коня. Ортега ждал, уже зная, что выиграл. Кони недовольно перебирали ногами, и по тропинке скатывались камни. Один из них ударил принца по ногам, он вздрогнул, и, гордо вскинув голову, сделал три шага вниз. Три шага, и еще один, совсем маленький, показывая, что он не боится.
- Хорошо, - Ортега сделал свои три шага. – Виллард – лучший, чем ты правитель Аверона.
Ровен словно вспыхнул, превратился в натянутый лук, и, кажется, даже его безграничный ужас отступил.
- Ты мне лгал! Лгал все это время! Что же ты делаешь здесь, со мной? Зачем тебе все это?
- Шесть шагов! – взгляд Ортеги мог остановить летящую стрелу.
Принц отвернулся и почти побежал вниз, таща за собой спотыкающегося коня.
- Доволен?! – заорал он, когда очутился внизу. – Видишь, что ты сделал со мной? Хочешь посмотреть, как я здесь умру – давай, смотри. Наплевать мне на твои ответы! Ты сделал все, чтобы уничтожить меня. Ты этого добился!
И Ортега растерялся. Он не знал, что сказать, с чего начать, и как протянуть руку. Ровен будто обезумел. Он стоял в конце извилистой тропинки, в самом низу, окруженный скалами, и, казалось, боролся с целым легионом невидимых чудовищ. Ортега смотрел, чувствовал, как у него рвется сердце, но единственное, на что его хватило, это на отчаянный крик:
- Ровен! Я люблю тебя!
- Ты меня убивал! Ты заставлял меня делать вещи, которых я не понимал! Безумно сложные и болезненные! Ты хотел сделать из меня то, чем я не являюсь! Ты мучил меня своими уроками и мудрствованиями! Ты лишил меня нормальной, человеческой жизни! Ты бросил меня в месте, в котором я умру! Ради чего? Зачем? Ты ничего мне не сказал, Ортега. Ни одного слова. Ты воспользовался мной, как вещью для удовлетворения своих безумных самолюбивых планов. Ты меня уничтожил, изуродовал! Это мой предел! Доволен? Я умру. Прямо сейчас, еще несколько секунд, и ты потеряешь любимую игрушку! Ты просчитался – на этот раз ты взвалил на меня столько, что мне легче умереть. Это – мое освобождение и твое наказание!
- Смерть не может быть освобождением, - медленно проговорил Ортега, пытаясь поймать какую-то очень важную мысль, мелькнувшую светлячком. – Она – напоминание. Последний урок.
- Ты сам все обрушил на меня! Сразу, с головой! Завел сюда и обвалил мир, чтобы посмотреть, как я барахтаюсь! Не оставил мне ни тени выбора или надежды!
Обрушился Ортега. Крик Ровена вдруг распахнул двери понимания. Объяснение оказалось простым и ужасающим. У принца, действительно, не осталось ни выбора, ни надежды. Это оплата счета авансом - сделать все сразу, чтобы больше никогда к этому не возвращаться. Ровен должен это преодолеть – все свои прошлые и будущие желания. Короткий путь – самый безумный и болезненный. Ударить сразу. Поставить перед произошедшим. Бросить в океан и заставить выплывать. Это Ортега возился с Ровеном, уча его делать крохотные шажки и приоткрывая двери медленно и с предупреждением. А в реальности все оказалось не так – накрыло сразу с головой, и бесполезно протягивать руку. Или принц сейчас найдет силы выжить, или все это не имеет смысла, и Ортега останется здесь же – бесконечно хоронить своего любимца.
Не говоря ни слова, и не отрывая взгляда от воспитанника, Ортега начал спускаться. Ровен, осознав его намерение, лишь безумно захохотал, отпустил повод, и бросился со всех ног к скалам. Ортега упрямо продолжал спуск.
- Не подходи ко мне! Не смей приближаться! Дай мне спокойно умереть!
Ортега, покачиваясь, спустился, и тоже бросил повод.
- Ты не умрешь спокойно. Если я все понял безупречно, то сейчас будет еще страшней. Ровен, или ты возьмешь себя в руки, чтобы уйти как герой, или сдохнешь, как шавка, больная чумкой.
- Мне все равно! – выкрикнул принц, отходя еще на несколько шагов, и почти прижимаясь спиной к серой скале, но голос его зазвучал уже иначе.
- Справа трепет, слева страх, позади - море хаоса. Впереди - только смерть. Разве не чудо, что ее можно выбрать? И, еще большее чудо, что иногда можно жить… – тихо и устало проговорил Ортега.
Казалось, весь ветер и вечер они смотрели друг на друга.
- Давай же, - шепотом, наконец, проговорил Ровен. – Убивай. Я готов. У меня внутри все сгорело. Совсем.
- Нет, - и голос советника, к его собственному изумлению, дрогнул. – Еще не все, и я тебе сейчас это докажу. А после моего доказательства – сгорит.
Ровен, вытянувшись, прижимался спиной к серым камням, поросшим мхом, и на лице его, казалось, жили только слезы.
- Я так тебе доверял. Я любил тебя, как отца, и, наверное, даже больше. И все равно чувствовал, что что-то не так, где-то фальшь. Я оказался прав, да?
- Да, - глухо ответил Ортега, собираясь с силами. - Ты даже не представляешь себе, как часто ты оказываешься прав.
- Это будет о Вилларде? – Ровен не столько спросил, сколько констатировал.
- Да. И об отце.
Из горла принца вырвалось что-то, одновременно похожее на вздох и на стон.
- Ты специально оттягиваешь, чтобы меня помучить?
Больше всего на свете Ортега хотел закрыть глаза, лечь на землю лицом, и объяснить, что он просто не может собраться с силами, чтобы все рассказать, потому что ему до сих пор больно, и он все еще скучает по самому близкому другу.
- Да. Если ты так хочешь умереть, то пусть это будет длинно и больно, чтобы ты каждым дыханием чувствовал ее приближение.
- Я тебя ненавижу, – горько отозвался принц.
- Тебе придется слушать меня – кто, иначе, сможет тебя уничтожить?
Ровен молча смотрел, ожидая, и не замечая, как судорожно вцепился пальцами в лохматый мох. И эти, скрюченные до болезненной бледности пальцы, дали Ортеге надежду, а с ней – и силы. Он заговорил. Единственное, чего он не смог заставить себя сделать – это говорить «Я». Все раздирающее время рассказа, он называл себя по имени, словно говорил о ком-то незнакомом, и уже не видел Ровена. Перед глазами стояли только картины смерти.
Он вспоминал о том, как они с Алариком решили посадить на трон Вилларда, что было сделано и подстроено, и как сам Ортега поклялся служить Вилларду, и добыть скипетр, исчезновения которого никто не мог предсказать. Он пересказывал и пересказывал – диалоги, свои мысли, действия, планы, а Ровен громадными, неподвижными глазами смотрел на советника. Когда, наконец, Ортега закончил, Ровен не спросил. Не задал самого простого вопроса, ответ на который советник старательно обходил. Принц не спросил, почему. Принц смолчал, глядя на серые скалы. Он больше не смотрел на советника. Совсем.
И Ортега сломался – наверное, первый раз в жизни.
- Я знаю, что виноват, и не только перед тобой, но если ты сейчас оттолкнешь меня, тебе будет не на что опереться. Подумай о том, что остается. Послушай меня, Ровен, как ты это делал всегда, просто потому, что тебе больше некого слушать. С этой секунды все сломано. Мы оба это знаем. И у нас больше нет выбора, кроме как строить заново, с новым знанием и о тебе, и обо мне, ибо нельзя жить за счет того, что ты разрушаешь, и того, что должны тебе. Подумай о том, что ты создашь, и как много ты можешь отдать. Если не можешь создать – хотя бы сохрани.
Ровен молчал.
- Ну, спроси же, спроси меня, зачем мы это делали? Зачем я прошел через эту боль, и провел тебя этим безумным путем? Давай же! Если все это не убило тебя в первую секунду понимания, бесполезно ждать смерти теперь! Ты – выжил! – Ортега и не подозревал, что может так орать.
Очень медленно Ровен оглядел советника, но не спросил. Опять не спросил, словно переходя из одного разрушенного дома в другой.
- Потому что ты – герой, преступающий все пороги славы. Тот, кто преодолевает судьбу. Ты – воплощенная легенда о свободе – своей и чужой. Автор жизни, удерживающий себя на грани этого мира. Умереть героем легко и приятно, а кто осмелиться жить вне судьбы? Сверхжизнь – протест происходящему, - Ортега, чувствуя, как слезятся глаза, закрыл их руками. – Я не знаю как еще, какими словами тебе это объяснить, но мы не могли дать этому ускользнуть. У тебя есть способности, и нет ни одного шанса, что они раскроются, если ты станешь королем. Аларик был таким же, и Аларик все потерял! Мы не могли допустить второй раз этого ужаса. Все силы – мои и Аларика - были брошены на тебя – на то, чтобы сделать тебя тем, кем ты должен быть. Он умер ради этого, а я отшвырнул абсолютно все, кроме своей надежды.
Ровен был так неизменен, что невозможно было понять, слышит ли он то, что ему говорят. Он просто держался за прошлое, потому что будущее оказалось безумней любого предсказания. Ортега захлебывался словами:
- Прости нас. У нас не было выбора. Ни я, ни Аларик никогда бы себе не простили, если бы позволили растратить этот дар – быть Повелителем сумерек. Мы разрушили твою жизнь, чтобы ты начал как герой. Мы уничтожали твою личность, чтобы осталось то, чего невозможно лишиться. Мы поставили тебя в условия, когда тебе осталось лишь выживать – не как человек, а как воин. Весь путь я шел с тобой – чтобы прикоснуться к твоему величию и сохранить его! Аверон и трон – лишь крохотные человеческие игры по сравнению с этим величием!
Долго-долго Ровен не говорил ни слова, и Ортега почувствовал, как тишина исчезает. Король покидал дом, завоеванный смертью.
- Ты мне лгал, - просто сказал он.
- Да, - так же просто ответил Ортега.
- Ты меня мучил.
- Да.
- Ты меня убивал.
- Да.
- И, не смотря на это, - пальцы Ровена наконец разжались, - я выжил, и я тебя люблю, и знаю, что ты прав.
- Да, - и Ортега отнял руки от лица.
- Тогда почему же мне все еще так больно? – как-то по детски спросил принц.
- Но уже не страшно? – уточнил советник.
- Не страшно, - с легким изумлением подтвердил его воспитанник. – Да. Больше не страшно.
Ортега кивнул, ощутив навалившуюся усталость.
- Работа закончена. Нужно уходить.
Принц сделал шаг, и покачнулся. Советник же почувствовал, что не может сделать и даже такого, маленького шага – до такой степени он устал и выложился.
- Тебе плохо? – Ровен осторожно подошел к Ортеге, и заглянул в покрасневшие слезящиеся глаза.
- Не так плохо, как тебе, - слабо улыбнулся советник.
- Я все равно не понял даже половины из сказанного тобой, - повел плечами принц.
Ортега оперся на его руку:
- Ночь скорби принесет рассвет. На все нужно время.
- Просто иногда свобода делает таким слабым, - Ровен осторожно подвел советника к коню. – Как мы будем отсюда выбираться?
- Поедем вверх, - Ортега едва заметно усмехнулся. – Пока не стемнело, нужно спешить. Тропинка еще видна.
Медленно-медленно кони двинулись вперед. Советник был таким усталым, что еле сидел. Принц же, напротив, был разговорчив и суетлив. Ортега почти засыпал, и не понимал даже четверти того, что говорит Ровен, а принц все рассуждал, анализировал и что-то вспоминал, пытаясь все время вырваться вперед. Чувствовалось, что возбуждение и напряжение все еще владеют Ровеном, и теперь советник опасался, как это отзовется на самочувствии принца.
Выбравшись из Каньона, они долго возились, ища место для палатки, потому что Ортега отказался пользоваться рунами и зажигать огоньки. Когда, наконец, они устроились, было уже очень поздно и холодно, падал мелкий колючий снег, и Ровен начал жаловаться, что устал и замерз. Советник его не слышал – он заснул, лишь только принял горизонтальное положение. Проснулся он так же быстро – от тревоги. Резко сел, повертел головой, и увидел лежащего рядом принца – совершенно бледного и еле дышащего. Одного прикосновения было достаточно: Ортега с горечью убедился, что его предчувствия были правильными: Ровен получил такой сильный удар, что теперь все его силы были брошены на восстановление.
Ортега с трудом вылез из палатки, заваленной снегом. Снаружи дул пронзительный ветер, снег залеплял лицо, и на расстоянии вытянутой руки ничего не было видно. Ничего, кроме серой фигуры, проступавшей неожиданно резкой тенью сквозь зимнюю ярость.
Время - перемен
Место - доверия
Человек – тот, кто контролирует.
Ровен открыл глаза и удивился каменному потолку над головой. За много дней он уже отвык от такой неподвижности. Он попытался вспомнить, когда последний раз ночевал в доме с каменными стенами, но это стало колыбельной памяти, и он заснул под свое отчаяние.
Еще несколько раз он просыпался, смотрел в одно из окон, чувствовал непреодолимое желание досмотреть сон, и снова закрывал глаза. Кажется, это длилось с осени до весны и еще немного. Ровен перестал чувствовать время и себя. Если бы он точно знал, где находится, то, конечно, очень бы постарался сказать, кто он. Постарался бы, но не смог. Он удивлялся своему незнанию того, где он находится, и как себя вести. Когда? Вчера. Что было вчера? Каким оно было? Вчера он спал, и позавчера тоже спал, и сегодня еле заставил себя встать, потому что так не могло продолжаться. Он ужасно просыпался, сны не отпускали его, цепляясь пальцами за стенку. Он просыпался уже усталым, и не мог заснуть от этой усталости, его лишь накрывало волной оцепенение до будущего тяжелого пробуждения.
Все дни, что Ровен боролся со своими снами, Ортега сидел в маленьком, жарко натопленном зале, и рассказывал новости владельцу серой башни. Виго очень изменился за эти годы: из полноватого говорливого юноши получился худой и предельно собранный глава ордена Поющих Молчание, из которого невозможно было вытянуть ни слова. Он нарушил свои же собственные правила только ради дорогого гостя: сидя в крытом мехом кресле, и глядя на огонь, Виго неторопливо рассказывал, сам забавляясь изредка мелькавшим ноткам гордости в собственном голосе:
- Чем больше я живу, тем меньше верю в случайности. И то, что вы оказались у моего замка, и то, что я именно в тот вечер вышел прогуляться по последнему снегу, и болезнь Ровена… Больше всего люблю это ощущение, - он отхлебнул эля, - когда толкает в спину. – Я ужасно завидовал этой твоей способности в школе, а теперь это легко и естественно пришло ко мне… Я очень изменился? – немного другим тоном добавил он.
Советник бросил рассеянный взгляд на старого приятеля, и снова уставился в огонь.
- Да. Очень сильно. Ты, наверное, единственный, кого я не смог узнать после стольких лет.
- Забавно. А я узнал тебя мгновенно.
- Даже не знаю…, - после паузы с еле слышной усмешкой отозвался Ортега, - стоит ли этим гордиться. По сравнению с тем, что произошло с тобой, я не продвинулся ни на одну морщину.
- Тебе некуда было идти, - и в голосе Виго тенью промелькнула грусть. – Ты все делал безупречно с самого начала. Все, что с тобой происходило – лишь способ поднять тебя еще выше.
- Да. И нет. Ровен выше меня.
- Ровен этого не знает! – Виго сделал презрительный жест. – И Ровену повезло, что ты сам приведешь его к этому. Мне же пришлось слишком долго плутать, и мне безумно жаль этого, утраченного времени. А ты с самого начала видел прямую дорогу. Откуда это берется?
Ортега хрустнул костяшками пальцев:
- Видимо оттуда же, откуда твое знание, что этот снегопад, пришедший одновременно с нами – последний.
Виго кивнул, скрывая гордость:
- Да. Ты внимательно слушаешь. А я внимательно наблюдаю. И еще точно знаю, что ты и так обходишься без этого чувства снега. Просто выбрал бы день, вышел на дорогу, и началась бы капель. А мне все еще приходится высматривать и высчитывать.
Ортега не ответил.
- Погоду здесь я знаю безошибочно, - прибавил Виго, подкидывая дров. - Еще через неделю начнет теплеть. Это тебе не Аверон…
- Скучаешь по школе?
- Нет, конечно, нет! – Виго явно удивился. – Как раз Школу, руны и Аверон я вообще не вспоминаю. Ты – первый, кто мне напомнил о них с момента моего ухода.
- Я думал, после школы ты вернулся домой, в поместье родителей.
Виго криво улыбнулся.
- Я пытался. Приехал на каникулы, и сообщил, что не хочу туда возвращаться, потому что там больше нечего делать: тебя забрал Аларик, Дейдра была слишком занята своими хрустальными рунами и Алариком, Ольга исчезла, единственный по-настоящему хороший Мастер Тор ушел…
- Его уволили за пьянство. Он уже много лет как мертв, - хмуро ввернул Ортега. – А Ольга попыталась реализовать свой путь, так как его понимала.
Виго выпрямился.
- Надеюсь, у нее не получилось? – с тревогой проговорил он.
- К сожалению, получилось, - с тихим вздохом ответил Ортега. – Она стала ледяной статуей, которой поклоняется Зимний народец.
Виго помолчал, а потом покачал головой, отгоняя воспоминания.
- В общем, я заявил родителям, что считаю руны глупостью, весь Аверон – дешевым балаганом, и больше не намерен тратить свое время на удовлетворение их самолюбия.
Теперь Ортега с усмешкой покачал головой и плеснул себе эля.
- А они сказали, что все это глупости и отправили тебя обратно в школу.
- Точно. Я сбежал по дороге, и почти год шатался по стране, пока не услышал, что отец умирает. Конечно же, я вернулся, но опоздал на четыре дня. Меня никто не ругал, мать была счастлива, что я просто пришел, но она пережила отца всего на полгода. Так я стал наследником поместья, и, первое, что сделал после похорон – избавился от него, и переехал сюда. Средств было достаточно, я привез людей, и они выстроили эту башню.
- Как странно, – Ортега закрыл глаза, - что всем нам понадобилось сбежать, вырваться, чтобы найти и раскрыть. А ведь я всегда думал, что реализация пути не зависит от того, что вокруг, и поэтому нет смысла куда-то рваться.
- Может, смысла и нет. Но мы, люди, существа слабые и бессмысленные. Кажущаяся внешняя осмысленность давит на нас. Чтобы найти внутренний смыл, нужно как-то выбраться из-под этого внешнего гнета кажущийся правильности и целесообразности. Что еще мы могли сделать? Только сбежать. Увести тех, кого хотим спасти и научить.
- Когда, рано или поздно, на земле не останется места, куда можно сбежать, что будем делать мы, и такие как мы?
Виго выпрямился:
- Ты будешь творить реальность своими сказками, а мы – своим молчанием. Мы откроем мир, из которого не сбегают, а уходят спокойно и осознанно, полные бесстрашия и готовности держать удар. Мы будем рассказывать наши истории обрывочно и странно, потому что еще сами ищем путь, и все еще пытаемся дать имена своему страху. С каждой легендой мы будем уводить в непознанное – по шажочку, по вспышке понимания и смутной надежде. Мы с тобой разбудим героя, воина, победителя, а остальные останутся в том мире, что выбрали себе сами.
- Ты стал безжалостным, - задумчиво проговорил Хозяин.
- Я стал честным! – отрезал хозяин башни. – У всех есть шанс, но как много им воспользовались?
Теплая и грустная улыбка осветила глаза Ортеги.
- Ты решил остаться здесь из-за Каньона Желаний? – спросил он после долгой паузы.
- Не совсем. Тут уединенное место, хорошая земля, чистая вода, очень тихо и происходят странные вещи, - Виго тоже улыбнулся краем губ. – Я начал смотреть на звезды и искать ответы. Иногда сюда приходили люди, и некоторые из них оставались, потому что им казалось, что я – прав, а те, кто пишут и используют руны – ошибаются. Так появился орден Поющих Молчание. Многие не выдерживали, но многие – остались, и вокруг моей башни потихоньку вырос поселочек
- Почему вы так называетесь?
- Мне все время кажется, что все то, что мы говорим, мешает истинной магии. Конечно, от языка нельзя освободиться частично, но язык можно уничтожить. Язык – это миф. Слова скрывают от нас мир, отвергая другие возможности и способы реализации. Все, кто здесь, стараются научиться быть единым своим действием с реальностью. Слова же мешают правильному действию. Именно поэтому руны – зло. Они дают имя реальности и закрывают дорогу истинной магии, требуя слишком много сил для реализации.
Ортега улыбнулся, опустив голову. Виго поймал его улыбку и развел руками :
- Конечно, можно было и не говорить Хозяину всего этого.
- Через это все равно придется пройти и найти слова, чтобы объяснить и научить Ровена…
Виго задумчиво кивнул:
- Как он?
- Выкарабкивается, - с еле слышной тревогой проговорил советник. – Медленно, болезненно. Я не думал, что для него это будет так трудно…
- Ты слишком его жалел и берег.
- Возможно, - неохотно отозвался Ортега, вставая. – Извини, я хочу его проведать.
Виго лишь укоризненно посмотрел на советника.
Чтобы попасть в комнату, где лежал Ровен, следовало подняться на самый верх по стертым сыроватым ступеням. Ортеге совершенно не нравилось ходить туда-сюда, он бы предпочел, чтобы больному дали комнату не в башне, но Виго настоял на том, чтобы Ровена положили как можно дальше от остальных членов ордена.
Ортега приоткрыл тяжелую дверь, и, заметив, что принц спит, решил не входить. Помочь он ничем не мог – оставалось только ждать, пока принц найдет силы вырваться из своего оцепенения. Постояв у дверей, советник медленно подошел к окну, как любил делать это в Авероне. Снег давно прекратился, но все вокруг было белым, словно свежие простыни. Любуясь сиянием снега, он думал, как соскучился по весне. Ветер, цветы, птицы, мокрая, теплая земля. Весной все будет легче. Помочь друг другу дожить до этой весны.
Повинуясь порыву, Ортега вернулся в комнату, присел рядом, и взял принца за руку, сжал бесчувственные пальцы.
- Просыпайся, Ровен, выбирайся из своих странствий. Тебя ждет другая дорога, настоящая. Вставай же! Хотя бы открой глаза и посмотри на меня! – он говорил тихо и медленно, не приказывая, уговаривая. – Там столько снега за окном, и солнце, а в зале горит огонь. Тебе пора!
И пальцы принца дрогнули. Дрогнули и сжались, цепляясь за руку Ортеги, как за проводника из мира снов. И Ортега, накрыв руку юноши своей второй рукой, начал неторопливый рассказ, сплетая легенду и стараясь вырвать его из чужого мира:
- Жил был на свете король, и была у него дочь-красавица, отказывающая всем, кто приходил свататься, еще и смеющаяся над каждым. Устроил однажды король большой праздник и созвал из всех ближних и дальних стран возможных женихов. Но и на этот раз никто не понравился принцессе. Она смотрела, как прихорашиваются женихи, и не могла удержаться от насмешливых замечаний: толстяка она назвала «быком», маленького принца – «Карапузом», а светловолосого – «Одуванчиком». Но хуже всех пришлось молодому красивому королю из соседней богатой страны. Приметив, что бородка у него слишком выдается, она расхохоталась:
- Вы только взгляните! У него борода, словно клюв у дрозда! Король Дроздобород! Неужели в вашей стране так трудно найти хорошего парикмахера?
И, смерив его последним насмешливым взглядом, принцесса ушла. Когда старый король понял, что дочка вообще не собирается замуж, он в ярости поклялся, отдаст ее замуж за первого бедняка, который постучится у ворот.
- Это безумие! – пожала плечами принцесса, когда услышала об этом.
Однако, прошло несколько дней, и под окном короля свою песню затянул какой-то бродяга. Король приказал провести певца в свои покои, где сообщил, что отдает ему в жены свою дочь. Принцесса испугалась и расплакалась, но никакие мольбы не помогли - принцесса была обвенчана с бродягой. А после венчания король сказал, что жена бродяги не может жить во дворце, и ей следует убираться прочь за своим мужем.
- А мои вещи? – воскликнула принцесса. – Мои платья и драгоценности? Лошади и кареты?
- Это все ни к чему жене нищего, - отрезал король. – Теперь твой муж пусть заботится о тебе.
Первый раз в жизни принцесса пешком вышла из отцовского дворца. Опустив голову, не глядя по сторонам, шла она вслед за бродягой по каменистой пыльной дороге. Ей было холодно, она проголодалась и устала, ее ножки, не привычные к долгим переходам, покрылись мозолями и кровоточили. А бродяга просто шел вперед и даже не оглядывался. Когда солнце стало опускаться за холмами, принцесса и бродяга подошли к стенам большого богатого города, того самого, где правил король Дроздобород, как помнила хорошо образованная принцесса. Они молча прошли через весь город и остановились на самой окраине, около бедного, вросшего в землю домика. Принцесса недоуменно поглядела на домик, потом - на бродягу, и робко спросила:
- Я буду здесь жить?
- Да! - ответил бродяга и отворил покосившуюся дверь. - Добро пожаловать!
Ей пришлось присесть, чтобы, переступая через порог, не удариться головой о низкую притолоку.
- А где же слуги? - спросила принцесса, поглядев по сторонам.
- Откуда у меня слуги? - спросил бродяга. - Что понадобится, сделаешь сама. Приготовь мне еды!
Но принцесса ничего не знала о том, как разводят огонь и готовят, поэтому бродяге пришлось все делать самому. Она сидела на куче тряпья, которое служило постелью, и смотрела, как он готовит. Пахло ужасно, но она была так голодна, что была готова съесть даже собаку. С трудом проглотив несколько картофелин, она села как можно дальше от бродяги, и закрыла воспаленные от дыма глаза. Так прошла ночь.
На другой день нищий, ни свет ни заря, разбудил принцессу:
- Вставай, кто за тебя работать будет?
Она с трудом разлепила глаза. Все тело болело, она замерзла и хотела спать.
- А что я должна делать?
- Как, что? Намолоть муки, замесить тесто, развести огонь, испечь хлеб, убрать грязь. Миски немытые со вчера остались.
Она закрыла глаза.
- Мне все равно.
- Прямо беда с тобой! - сказал бродяга, готовя хлеб. – Ну, посуди сама - на что ты годишься!
- Я – принцесса! – отозвалась она, выпрямляясь. – Я и не должна уметь готовить!
- Что же ты должна уметь? - насмешливо спросил нищий.
- Я говорю на трех языках, могу поддержать любую беседу, я знаю географию, математику и неплохо разбираюсь в лошадях. Я знаю все о стратегии и тактике ведения боя на пересеченной местности. Я знаю, кто в нашей стране лучший поэт и самый талантливый художник.
- Если бы я не готовил хлеб, - отозвался бродяга, - ты бы умерла с голоду. – Принцесса опустила голову. - Деньги у нас почти закончились. Ты красивая, из тебя может выйти неплохая торговка. Я куплю у гончара немного горшков, а ты попробуешь их продать в городе.
Она только пожала плечами.
На следующий день принцесса села с горшками на обочине. Сначала торговля шла неплохо. Вокруг хорошенькой торговки толпились люди и покупали ее товар не торгуясь. Она чувствовала такое унижение, что даже не могла поблагодарить, и люди, глядя на молчаливую красавицу, почему-то чувствовали себя обязанными еще что-то купить.
Так прошло несколько дней, и она уже почти перестала заливаться слезами каждый вечер от отчаяния и чувства своей никчемности. Все было удачно распродано, и бродяга купил целую повозку глиняной посуды. Принцесса, как всегда, уселась на рыночной площади, у самой дороги, разложила товар, но вдруг, какой-то пьяный офицер на тонконогом жеребце вылетел из-за угла, и пронесся прямо по горшкам, оставив за собою лишь гору черепков.
В первое мгновение принцесса даже не поняла, что произошло. Потом, когда она разглядела битые черепки, отчаяние ее было так велико, что она даже не смогла плакать – просто стояла и смотрела, пока какие-то добрые люди не помогли ей дойти до дома. Когда бродяга вернулся домой, он увидел неподвижно сидящую на пороге принцессу. Увидев его, она расплакалась.
- Зачем же ты села прямо у дороги?! Совсем никчемная... - воскликнул бродяга, узнав всю историю. - Что же, теперь понятно, что хорошую работу искать тебе незачем. На кухне в королевском дворце можно поработать посудомойкой - думаю, тебе там самое место. И еды там столько, что и для меня хватит.
За всю дорогу до королевского дворца принцесса не проронила ни слова. Так она стала посудомойкой. В карманы фартука она засунула пару глиняных горшочков, и в них приносила домой то, что оставалось от королевской трапезы, и этим они с бродягой питались.
Однажды, когда принцесса чистила на кухне сковородки, повар объявил, что во дворце готовятся отпраздновать большое событие - свадьбу молодого короля. Все заговорили, начали обсуждать праздничный стол и украшения тронного зала, а принцесса только грустно улыбнулась. Ее отец устраивал роскошные балы. Она много раз это видела, и хорошо представляла, что подадут к королевскому столу, но совсем другое воспоминание тревожило ей сердце: дивная музыка – скрипки, и флейты, и клавесин – все эти божественные звуки, которых она была лишена.
В день свадьбы принцесса пробралась из кухни наверх и притаилась за дверью тронного зала, чтобы хоть издали послушать музыку. Звучали виолончели и благородные альты.
Королевна слушала, закрыв глаза, вдыхала аромат праздника, и по щекам ее текли слезы. Мимо нее вереницей проходили слуги, неся большие блюда и подносы с дорогими кушаньями. В богато украшенном зале пели, танцевали и смеялись. Она смотрела на девушек – она когда-то была прекрасней. Она смотрела на веселящихся юношей – когда-то и она так смеялась. Она смотрела на особ королевской крови – у нее даже сейчас осанка благородней.
Вдруг из залы вышел сам молодой король - весь в золоте и бриллиантах.
Увидев красивую женщину, он схватил ее за руку и потащил танцевать. Она отбивалась изо всех сил, умоляла, чтобы он отпустил ее, но король вывел принцессу на самую середину залы и пустился с ней в пляс. И тут пояс ее фартука лопнул. Горшочки вывалились из карманов и разлетелись на мелкие черепки. И тогда все они начали смеяться - и слуги, и придворные, и гости. Принцесса стояла посреди тронной залы – грязная, голодная, униженная, со стекающими по платью и рукам помоями, и смотрела на короля. Она уже не прятала лица. Он, поймав ее взгляд, только улыбнулся.
Она отвернулась, и очень медленно, чувствуя, как на нее смотрят сотни глаз, вышла из залы. На это ее воли и достоинства хватило, но, лишь только она прикрыла за собой дверь, как не выдержала, и, рыдая, бросилась вниз по лестнице, мечтая убежать из дворца. Но кто-то вдруг схватил ее за плечи и повернул к себе.
Королевна подняла голову, взглянула и увидела, что это опять был он - король Дроздобород. В горле у нее пересохло.
- Разве ты не узнаешь меня? – тихо спросил он. – Это я тот самый бродяга, что на тебе женился.
Принцесса молча смотрела на него громадными глазами.
- И я тот самый офицер, который растоптал твои горшки на базаре, - продолжил он, глядя на нее в упор.
Ее лицо было неподвижным.
- И тот жених, которого ты обидела просто так.
- Обидела? – еле слышно переспросила она.
- Из любви к тебе я натянул нищенские лохмотья и провел тебя через унижения, чтобы сердце твое смягчилось и стало таким же прекрасным, как и твое личико.
Она отошла на шаг.
- Обидела? – уже громче повторила она. – Тем, что сказала, что у тебя нелепая борода, делающая тебя похожим на дрозда? За это ты заставил меня питаться объедками? Я назвала коротышкы «коротышкой», и за это ты заставил меня ходить в лохмотьях и спать на куче тряпья?
- Послушай, - король протянул руку. – Я хотел, чтобы ты поняла…
- Поняла? – медленно, по слогам повторила она. – Ты разбил мои горшки, когда увидел, что у меня что-то начало получаться. Ты сделал все, чтобы унизить меня, оправдываясь желанием меня чему-то научить.
- Перестань! Все плохое теперь позади, - сказал он. – Я люблю тебя.
- Любишь меня? Ты смотрел на мои слезы. Ты сам заставлял меня плакать и каждую секунду чувствовать сожаление. Ты превратил меня в уродину – у меня повылазили волосы и появились морщины от непосильной работы. И все это, чтобы научить меня быть доброй?
- Прости, но это был единственный способ. Ты сама все поняла, и ты изменилась. Давай же праздновать нашу свадьбу!
- О да! Я изменилась, - она смотрела на него неподвижными глазами.
По приказу короля придворные дамы одели принцессу в прекрасное свадебное платье. Въевшуюся грязь на руках так и не смогли отмыть, поэтому принцесса надела перчатки. Ее провели в тронный зал, где уже сидели гости, и среди них - старый король, ее отец, который раскрыл ей объятья:
- Здравствуй, моя любимая дочь!
Принцесса словно и не заметила рук отца.
- Ну, как, папа, сильно скучал?
Король облизнул пересохшие губы.
- Ты не должна на меня сердиться!
- Я и не сержусь, - очень спокойно ответила она, садясь на почетное место рядом со своим мужем, королем Дроздобородом. – Я считаюсь законной королевой? – она обернулась к мужу.
- После коронования, которое сейчас будет - да, - ответил он.
Принцесса пригубила вина, и грациозно склонилась к уху мужа.
- Ты действительно меня любишь?
- С первой секунды, как увидел, - тихо ответил он.
Она улыбнулась.
- Чтобы войти в мою спальню, тебе придется сбрить бороду.
- Но…
- Я не изменю своего решения, - тихо сказала она.
Король прикусил губу.
Прекрасная королева солгала. Он так никогда и не сумел войти в ее спальню. По ночам она слушает скрипки и виолончель.
Через долгую-долгую тишину Ровен медленно открыл глаза и глубоко вздохнул. Пальцы его разжались.
- Последовательность - редкая добродетель. Не останавливайся.
- Я не остановился, - поправил его Ровен, безошибочно уловив подтекст. – Я упал. И я не чувствую себя виноватым, - с деланым спокойствием продолжил он. – Я намерен лежать до тех пор, п ка не почувствую себя выздоровевшим и отдохнувшим! – и он с вызовом посмотрел на Ортегу, лицо которого, при этих словах, просто расцвело радостью.
- Ну, конечно! – он обнял принца. – Ровен, ты все чувствуешь правильно!
- Нет, - принц отмахнулся от похвалы. – Я просто, действительно, очень устал! Такое чувство, что все это время я не спал, а где-то бродил, и мне ужасно тяжело: наверное, я что-то понял, но так и не научился это принимать. Все, что случилось, вдруг оказалась таким тяжелым… Я сам не думал, что меня это так ударит…, - он требовательно, и, в то же время, вопросительно, посмотрел на советника, который, избегая взгляда, лишь погладил юношу по голове.
Ровен еле слышно вздохнул, и делано улыбнулся:
- Забавно: помнишь, там, в лесу, когда с нами был еще Фенрир, ты говорил, что Хозяин леса любит сказки. Тогда я посмеялся, а сегодня ты вытащил меня самого с помощью сказки.
- Все любят сказки, - Ортега смотрел на снег. – Любая история перевернет мир, если в нее вслушаться. Просто ты вслушался в то, что я сказал тебе в Каньоне, и сделал эту историю самой важной на свете.
- Это было рассказано обо мне – моих будущем и прошлом. Что может быть важнее этой истории?
- Реальность, - очень просто ответил советник. – И это – самое главное, что тебе нужно понять. Держаться за нее, и хранить имя бога. Любая история – лишь объяснение того, что не имеет значения, ибо по-настоящему важные вещи объяснить невозможно, даже если каким-то чудом ты сумеешь их назвать.
- Ты же говорил, что бога нет!
- Нет. Есть неназванное и странная память об абсолютнй свободе духа.
Выражение лица Ортеги стало отсутствующим, он медленно встал, даже не оглянувшись на принца, и закрыл за собой дверь. Ровен откинулся на подушки, и до крови закусил губу, чтобы не заплакать от боли, словно у него что-то забрали. Из звенящей пустоты, от которой стоял крик в голове, начали приходить обрывки мыслей, от которых, казалось, голова сейчас распухнет. Он понимал, что Ортега прав – просто потому, что Ортега никогда не ошибается. Но, с каждым разом, все то, что говорил советник, было все труднее и непонятн ее, и требовало от Ровена слишком больших усилий. Он не успевал, чувствуя себя гонцом, которому никогда не добраться до замка, и все послания которого устарели еще до того, как он выехал за ворота.
С ним самим что-то произошло еще до того, как он начал путь, и теперь он никак не мог себя определить, словно его Я было потеряно где-то среди белых холмов. Наверное, окажись он в Авероне, он бы мог еще попытаться все вернуть, собрать себя по кусочкам, но в этом месте, он перестал быть кем-то, словно все окружающее стало его частью. В Авероне он сам был частью города, улицами и домами, а каждый переулок – частью Ровена, тем, что задает форму. Теперь, когда Аверона нет, должно же что-то заявлять права на часть Ровена, как сам Ровен невольно заявляет права на тот кусок пространства, в котором находится? Но опереться было не на что. Непонятное место, неизведанные дороги, незнакомец, называвшийся другом, и неизвестное Я, не помещающееся в слова.
Безумным усилием воли, напрягая каждую мышцу, Ровен заставил себя встать и выпрямиться. Постояв так несколько минут босиком на холодном полу, он потянулся, стараясь размять спину, и машинально подошел к зеркалу, пробуя сосредоточиться на собственном лице. Во дворце он часто так делал, особенно, когда хотел проснуться. На этот раз получилось плохо: сначала он просто не смог ничего увидеть, а потом встретил взгляд совершенно чужого человека. Ровен точно помнил, что он высок, красив и мускулист. В зеркале отразился человек с теми же темными волосами и гл азами, с таким же носом и лбом, но это был совсем другой человек. Черты не изменились, история осталась прежней, но она не имела никакого отношения к тому, что на самом деле было в зеркале, и что скрывали черты лица. Отгоняя наваждение, Ровен отвернулся от зеркала и кинулся в постель, укрывшись с головой. Впервые за много дней Ровен спал без снов.
Утром следующего дня, когда солнечный свет настойчиво пролез сквозь оконные стекла, в комнату принца вошли Ортега и человек в черном.
- Доброе утро! – громко проговорил советник, одним резким движением распахивая окно, и впуская свет и ветер.
- Доброе, - сонно отозвался Ровен, садясь в постели. – Я долго спал?
- Только ночь, - бархатным голосом отозвался гость. – Просто тебе выдалась длинная ночь.
Принц вопросительно посмотрел на Ортегу.
- Ровен, познакомься, это – Виго, хозяин башни, и бывший ученик школы Аверона.
Ровен протянул руку, но Виго лишь поклонился. Ортега подошел к окну:
- Кажется, начинает теплеть?
- Время, - отозвался Виго, подходя к двери и плотно ее прикрывая.
- Время, - повторил Ортега.
Принц недоуменно переводил взгляд с одного на другого. Виго отошел от двери и приблизился к советнику. Ортега опустил голову, и вернулся к постели принца. Ровен напряженно наблюдал за этими перемещениями. В ту секунду, когда он смотрел на Ортегу, Виго сделал едва уловимый жест двумя руками. Ортега отвернулся с каким-то странным, горестным выражением. Ровен выпрямился.
- Что-то случилось?
- Нет, ну что ты.
- Чтобы день получился идеальным, нужно: движение к любви, созерцание красоты и страсть к созиданию, - вдруг тем же бархатистым голосом добавил Виго. – Хотя, - после паузы проговорил он, - таким, как ты, не нужен идеальный день.
- Я не понимаю…, - медленно начал принц, опять глядя на Ортегу.
- Это не имеет значения, - снова заговорил Виго, а не советник. – Завтрак через полчаса в столовой. По лестнице вниз, в пристройку, - и открыл дверь. – Идем, - мягко, но повелительно, обратился он к Ортеге.
Советник коротко кивнул принцу, и вышел вслед за хозяином.
Ровен, обидевшись на холодность советника и резкость Виго, тщательно оделся, и, не торопясь, спустился в пристройку. Увиденное его ошеломило: столовая представляла собой громадный зал, заполненный очень скромно, почти нищенски одетыми людьми, завтракавшими в абсолютном молчании. Ни Ортеги, ни Виго среди них не было.
Принц нерешительно подошел к столику в углу, на котором стояло несколько мисок с похлебкой и кусочки хлеба, выбрал себе одну, и присел на ближайшее свободное место. Никто на него не посмотрел, и никто не сказал ни слова. После еды, как и все, помыв тарелку в большом корыте, Ровен вернулся в свою комнату, в надежде застать там Ортегу. После получаса ожидания, он не выдержал, и отправился искать Виго, которого и обнаружил во дворе, расчищающего, вместе с двумя молчаливыми юношами дорожки.
- Мне нужен Ортега, - коротко бросил Ровен, кутаясь в плащ. Ему не нравился Виго, и чувство, что он обязан мрачному человеку в черном, вызывало у принца холодное раздражение.
- Зачем? – так же коротко, и, как показалось Ровену, издевательски спрос ил Виго, продолжая мести дорожку.
После этого вопроса Ровен почувствовал нечто, похожее на ярость.
- Это мое дело, - размеренно проговорил он, глядя на метлу Виго, и борясь с искушением вырвать ее из рук, и сломать о голову негостеприимного хозяина.
- Больше – нет. Он уехал, - теперь уже, без сомнения, издевательски проговорил Виго.
- Как уехал? – остолбенел Ровен.
Виго даже не счел нужным ответить, с преувеличенной тщательностью подметая дорожки.
- Куда он уехал? Почему он уехал? Почему оставил здесь меня? Вы – лжете! – принц, в ярости, одним резким движением, вырвал метлу из рук Виго, и швырнул ее в снег.
Виго выпрямился. Глаза его сверкнули. Двое юношей перестали подметать, и тоже выпрямились, сверля принца взглядом.
- Я никогда не лгу. Сегодня эту дорожку подметаешь ты, - и, спокойно отстранив Ровена, направился к замку в сопровождении своей импровизированной охраны.
Принц, застыв от бешенства, провожал его взглядом. Он был страшно недоволен, что позволил себе сорваться и показать слабость. Но, даже чувствуя себя виноватым, из упрямства он бы все равно не стал подметать, просто потому, что Виго ему не нравился; однако, прекрасно понимая, что иначе получить информацию об Ортеге невозможно, Ровен взял метлу, и начал мести дорожку, успокаивая себя равномерными механическими движениями.
Когда он закончил, солнце уже было высоко, и снег показался грязным и каким-то старым. Войдя в холл, Ровен спросил, как найти Виго, и его проводили в небольшой зал, где было жарко натоплено. Ровен молча сел в кресло напротив хозяина и протянул к огню онемевшие руки.
- Ортега опять оказался прав, - вдруг проговорил Виго. – Все-таки, в тебе это есть. Конечно, он невероятно избаловал тебя, но при этом ухитрился приобрести твои абсолютную преданность и безоговорочное обожание. Я бы, конечно, не стал тебя учить и терпеть – ты горд, упрям, несгибаем, и не знаешь, как и куда девать свою силу. Я не знаю, сколько Ортеге нужно было приложить сил и терпения, чтобы заставить тебя доверять ему. Наверное, дело в моей слабости – ты слишком силен для меня, мне бы не удалось с тобой справиться, но кое-чему, все таки, я смогу тебя здесь научить.
- Он сказал вам… , - Ровен проговорил это скорее для себя.
- Да. Я бы сам не увидел, если бы он не сказал. А, увидев, не стал бы связываться – в таких вещах, если не сможешь сразу быть безупречным, лучше вообще не браться. Это сейчас я не боюсь, зная, что Ортега сможет исправить мои ошибки.
Ровен не удивился сказанному, почему-то ожидая чего-то подобного. Ему просто было неприятно находиться рядом с Виго.
- Ты меня ненавидишь? - Виго смерил цепким взглядом принца. - Не удивительно. Избегание уродливого и болезненного – естественно. Не отрицание его существования, а нежелание сосуществовать. Это естественно, но не правильно.
- Здесь еще не было ни уродства, ни боли, - холодно отозвался Ровен.
Виго словно и не услышал.
- Моя задача – научить тебя быть в одиночестве. Совсем одному – не только без людей, но и без мыслей, терзаний, воспоминаний, когда единственная опора – это воля и доверие свому безошибочному, сокрытому знанию, которое и есть то, что некоторые называют богом. Это единственный путь к магии, который я знаю, и единственное, что я могу тебе дать. Мне понадобилось на это много лет. Ты получишь все сразу, если приложишь хоть немного усилий. Пока ты не сделаешь этого, я тебя не выпущу.
- Почему уехал Ортега? – Ровен невозмутимо смотрел на огонь.
- Потому, что с ним ты не был одинок. Ни разу. И поэтому, этот шаг ты должен делать без него. Его время – уйти. Это самое большое, что он сейчас может отдать тебе. Он не сделает ни одного шага к тебе, пока ты к нему не побежишь.
Наконец принц повернулся к говорящему:
- Почему только этот путь?
Виго перевел дыхание, и вдруг заговорил совсем по-другому: медленно и осторожно, словно опасаясь упасть, и повторяя чужие слова:
- Все, написанное – не о рунах, а о союзе сердца и пути. Хозяин – это искусство прятать знания. Когда ты не сможешь сказать ни слова об этом, и будешь утекать из мира как вода сквозь пальцы, ты – победил. Хозяин будущего начинается сейчас. Это направленность воли, а руны – просто способ концентрации. Проклятье на написанное! Отрицание рун – не побег от авторитетов, а шаг к тому, что выше. Мы уходим от посредников, чтобы говорить напрямую. Стать проводником божественной воли. Повелитель сумерек - это просто другая дорога – для уходящих.
Больше всего Ровена удивило, что Виго говорил точно так же, как советник в Каньоне – обрывочно, непонятно, скомканными, несвязными фразами. Смысл лишь чуть проступал сквозь них, но при попытке понять, все объяснения рассыпались.
Виго встал, и сделал приглашающий знак. Ровен последовал за ним по узенькой лестнице, ведущей вниз. С каждой ступенькой становилось все темнее.
- Куда мы идем?
Секундой позже принц сообразил, что впереди никого нет, и в эт у же секунду Виго резко толкнул его в спину. Ровен кубарем скатился вниз, по нескольким оставшимся ступеням, и услышал, как за ним захлопнулась тяжелая дверь.
- Твое спасение – молчание, принц, - раздался приглушенный голос. - Абсолютное, идеальное молчание. Сокрытое знание не терпит слов. Только так ты сможешь выбраться из этой камеры. Вернуться тем же путем, что и попал сюда, ты не сможешь. Тебе придется самому искать дорогу. Если же ты не сможешь выбраться, ты должен быть готовым спокойно и бесстрашно уйти.
- Но как, что? – было кромешно темно, и Ровен только мог нащупать каменные стены.
- Молчащий – увидит, - в голосе Виго слышалась неприкрытая насмешка. – Или ты научишься, или умрешь. Впрочем, если у тебя ничего не получится, для тебя, действительно, лучше будет умереть.
- Только один вопрос, последний. Где сейчас Ортега ? – Ровен очень старался не выдать своей тревоги, и безумно не хотел отпускать Виго.
Голос Виго вдруг стал таким же бархатным, как в первый раз, когда Ровен только его услышал:
- Далеко. Там, где море.
Время - равновесия
Место - свободы
Человек – тот, кто любит
Тэрения, Осенняя ведьма, медленно поднималась по дороге, ведущей из порта. Почти две недели она и Квентин сидели в Гардере, дожидаясь корабля, идущего в Дальние земли. Они хотели пересечь границу Аверона как можно скорее, и единственное место, куда они могли сбежать – это Дальние земли. Квентин поддержал это решение ведьмы, но высказал сомнение в его осуществимости: корабли ходили туда редко. Тэрения сначала была уверена, что им повезет, но на этот раз, в есенний колдун оказался прав: где-то не сплеталось и все обламывалось, как слабые веточки на ветру. Рыжая ведьма день за днем ходила в порт, даже уже не пытаясь что-нибудь узнать: ей просто хотелось побыть у моря. С каждым днем становилось все теплее, снег уже везде растаял, и она не переставала радоваться шагам весны.
Из окон гостиницы, где они поселились, был виден вяз с еле заметными проклевывающимися листиками. Квентин зарабатывал лечением и заговорами на урожай. Тэрения тоже сотворила несколько заклятий, но это, неожиданно, потребовало от нее столько сил, что она, в полной растерянности, вынуждена была отказаться от других предложений. Квентина все это встревожило, и еще больше сил понадобилось, чтобы объяснить, что все в порядке. Он все равно не поверил.
Она бы тоже на его месте не поверила: вовсе не в порядке. И эта усталость, смешанная с постоянной, непроходящей радостью, словно она делает какую-то трудную работу, и непонимание многих слов, который говорит Квентин, и растерянность от его действий, и просто – пустота, странная отрешенность в звук накатывающих волн. Каждый день спускаться к морю, смотреть на неторопливые корабли с прекрасными парусами, и следовать за ветром. Она садилась на большой камень, закрывала глаза, поплотнее запахнув плащ, и вслушивалась до бесконечности. Ведьма была в странном состоянии духа, обостренно чувствующееся именно сейчас, когда, кажется, все приключения закончены. Казалось, все вещи она видит заново, и заново переживает свои движения и мысли, и никак не могла понять, откуда все это выползло. Словно весь мир новый. Словно нет ни прошлого, ни будущего. Ничего, кроме этой спокойной отрешенности и напряженного внутреннего поиска.
Сначала она удивлялась. Потом стала пугаться, когда вдруг теряла это состояние. Потом она перестала волноватьс я по этому поводу, после чего заметила, что это переживание стало постоянным. Девушка с рыжими волосами сидела на берегу моря, и смотрела на воду. Рыбаки, видя ее с лодок, делали охранительные знаки и старались не швартоваться поблизости. Квентина тоже пугали эти перемены. Он ничего не спрашивал, ничего не требовал, и, казалось, стал во много раз чутче и внимательнее. Тэрению и забавляла эта его забота, и вызывала чувство вины. Казалось, Квентин готов был постелиться ей под ноги, но ей были не нужны, ни Квентин, ни подстилка, и временами она не была уверена в том, что у нее есть ноги.
Впрочем, стоило вечером подняться в гору, и сразу накатывала усталость. Она вспоминала и про ноги, и про то, что голодна, и про ждущего ее колдуна. Преодолев тяжелый подъем, она привычно опустилась на грубую деревянную скамеечку, на которой утром обычно устраивался старый рыбак со своим жалким уловом. Тэрения начертала рунескрипт на удачную торговлю, но, кажется, это не сильно помогло – рыбак, действительно, был слишком стар и слаб. Возможно, было бы лучше дать ему уйти легко, но на это у ведьмы мужества уже не хватило, и она, сидя на скамейке, привычно казнила себя за невозможность идти до конца, и вмешательство в чужую судьбу.
И там же, сидя на скамейке, она грелась в лучах заходящего солнца и заглядывалась на прохожих: моряков, торговцев, портовых девок, купцов и попрошаек. Люди проходили сплошной массой, и она не успевала рассматривать каждого, но почти получалось рассмотреть всех сразу. Она сидела, болтая ногами, довольная, расслабленная, голодная, уже начинающая замерзать, но все равно желающая посидеть еще немного, и вдруг, в это уравновешенное состояние ворвалась темная фигура. Появилось какое-то тянущее чувство в груди, и ведьма подняла голову, оглядываясь. Прохожих было много, все вокруг двигалось и менялось, а на краю площади, возле дерева, неподвижно стоял высокий тонкий человек. Она скорее догадалась, чем увидела. Глаза уже отказывались видеть, но она в них и не нуждалась – это точно был Ортега. Это всегда был Ортега.
Ортега, который, пряча лицо под низко надвинутым капюшоном, разговаривал с некрасивым пожилым человеком, сильно размахивающим руками. Тэрения, вжавшись в скамейку, и, точно так же пряча свое лицо под капюшоном, старалась незаметно за ними наблюдать. Она опасалась привлечь внимание советника, и, в то же время, боялась, что он ее не заметит. Она была уверена, что, если встанет, или, хотя бы, шевельнется, то он обязательно узнает ее, даже сквозь этот людской поток. И что тогда она скажет? Как будет объяснять? Как спросить его, почему он здесь? Из-за нее?
В голове у Тэрении кружились сотни вопросов, и она, словно наблюдая себя со стороны, удивлялась, куда же исчезли ее отрешенность и уравновешенность, стоило ей лишь увидеть Хозяина Рун. Она опять себя переоценила. Все эти рассуждения отвлекли ее на целое мгновение от наблюдений, а, когда она подняла глаза, то поняла, что Ортега, не делая шага вперед, смотрит на нее, и мимо еще не прошел ни один человек, даже ветер затих, а капюшон сброшен на плечи, и больше не скрывает лица. Все это длилось до первого луча падающего солнца, а потом Ортега вдруг качнулся, и схватился рукой за дерево. И в голове у нее мелькнула мысль, оставив после себя глубокое изумление: «Какой же он хрупкий!».
Ортега продолжал стоять прямо напротив нее, и в его лице не было ни тревоги, ни радости, только та же отрешенность, та же тайна. Странные для такого молодого человека, как и седые волосы, делающие его лицо еще печальнее. И тогда Тэрения, ступив на этот островок покоя, стянула одной рукой капюшон, и тряхнула рыжими волосами, отдавая пряди ветру. Никогда, за всю свою жизнь, Ортега не видел ничего прекрасней, чем эта девушка в черном плаще с распущенными рыжими волосами, сияющими в лучах заходящего солнца.
Она также неотрывно смотрела на него, и далекий огонь в ее глазах невозможно было ни с чем спутать. Он уже все знал безошибочно. Подчиняясь раскладу, и продолжая все делать по своему, Ортега, наконец, подошел, чувствуя себя голым, и, в то же время, абсолютно свободным под ее взглядом. Она все также сидела перед ним, теперь лишь откинув голову, чтобы по-прежнему не отрывать взгляд. Мгновение Ортега был совсем близко, а потом отошел на шаг, чтобы склониться в приветствии.
- Хозяин Рун!
И его опять удивило, как она это сказала – столько радости, тепла и тревоги было в ее голосе. Почему тревоги?
- Руна Альгиз, - он кивнул, принимая приветствие. – Очень приятно вновь увидеть тебя, Осенняя ведьма.
Она позволила прийти молчанию, и он не чувствовал, что его нужно заполнить. Все так, как должно быть: в ожидании весны согревать сердцем зиму.
- Да, - только и ответила она.
И Ортега опустился на колени, чтобы посмотреть на нее снизу вверх. Тэрения, так же, не шевелясь, прикрыла глаза, потому что в какое-то мгновение смотреть было слишком нестерпимо. Он, стоя на коленях, держал ее руки в своих, а к ней медленно возвращались ее спокойная радость и мягкая отрешенность. Все в мире было на своих местах. Все было идеально. Это чувство передалось и Ортеге, и она физически ощутила, насколько ровнее и глубже стало его дыхание. Тэрения открыла глаза, и в первый раз улыбнулась:
- Это была трудная дорога?
Он улыбнулся в ответ, но глаза остались грустными:
- Идущий идеально с каждый шагом уходит от мира. Он приходит к себе и к миру.
Ее долгий взгляд и тень напряженности ответили ему, что она поняла. Она поняла все даже лучше, чем он мог надеяться.
- Ты еще ни разу не ошибся, - медленно проговорила Тэрения. - Ведь, правда?
- Не я. Вселенная. Я лишь следую. Как невозможен был бы мой путь – прокладывать самому дорогу мира!
Ведьма вдруг вздрогнула под резким порывом ветра.
- Замерзла? – совсем другим голосом, очень мягким и участливым, спросил Ортега.
- Да, - просто ответила она, вставая, и вынуждая его подняться. – И очень голодна.
- Пойдем, - он отряхнул полу плаща, и взял де вушку за руку. - Пожалуйста, пойдем со мной. Мне нужно о многом рассказать тебе.
Она смотрела на него в упор, чуть сощурившись и не мигая.
- Пожалуйста, - повторил он.
- Зачем? - она уже говорила почти против воли, чувствуя, что сейчас прокусит губу.
Ортега молчал. Она медленно кивнула, переставая понимать, что происходит, и не отрывая взгляда от его глаз. На его лице появилось какое-то подобие усмешки, или надежды, зависит от освещения, и он пошел через площадь, ведя Тэрению за собой.
- Мне нужно зайти в гостиницу и сказать Квентину, что все в порядке. Он будет волноваться, - доверчиво проговорила она, теперь сама увлекая Ортегу в маленькую улочку, по которой обычно ходила к морю.
- Он все - таки нашел тебя…? – Ортега не ждал ответа, сжимая маленькую ладошку. – И все так же продолжает волноваться…?
Она чуть пожала плечами.
- Он же Весенний. Они все такие… И еще много всего произошло. К тому же, иногда приятно знать, что о тебе думают и все время ждут…
Ортега кивнул. Она покосилась на него, и шумно вздохнула:
- Да. Я знаю. Конечно же, я бы предпочла чтобы он так заботился о ком-нибудь другом, кому это нужно, но, ведь нет никого… - и снова коснулась его плеча, словно проверяя, рядом ли он. - Пришли. Видеться с ним, как я понимаю, ты не хочешь? – она замерла в проеме.
- Я подожду тебя здесь, - в тон ей, с мягкой насмешкой ответил он, присаживаясь на кусок мачты, служащий оградой.
Тэрения скрылась за дверью, подошла к хозяину, написала несколько слов на салфетке, и, подав несколько мелких монеток, попросила отнести в комнату Квентина. Выйдя через мгновение, она остановилась перед Ортегой.
- Тебе не стоило стараться, - сказал он, беря ее за руку.
- Что?
Вместо ответа советник поднял руку, указывая на окно с покачивающейся занавеской. Тэрения проследила его движение, а потом склонила голову набок, словно к чему-то прислушиваясь.
- Любовь от надежды, сердце от вечности, - сказала она, когда они уже почти дошли до берега. – Спрятаться все равно не получиться, так зачем оттягивать окончание?
Ортега вел ее почти по кромке воды, и Тэрения прыгала с камня на камень, одной рукой держась за советника, а другой придерживая край плаща.
- Нам еще долго? – она замерла на большом валуне.
Ортега взмахнул рукой, указывая, и Тэрения развернулась, рассматривая открывшееся ее глазам зрелище: крохотная двухэтажная таверна из песчаника, с маленькой башенкой, почти теряющейся на фоне валунов.
- Вот это да! – совсем по-детски воскликнула она.
- Тебе нравится?
- Она похожа на тебя, - Тэрения, не двигаясь с места, рассматривала странную постройку. - Не могу сказать, чем.
- Тебе нравится? – повторил он, помогая ей слезть с камня.
Она перевела взгляд на бледное печальное лицо.
- Да, - ответила она, опять глядя на него в упор. - Поразительно красиво.
- Я говорю о башенке, - он потянул ее к домику.
- Я тоже.
Ортега чуть сощурился.
- Хорошо, - и открыл дверь, пропуская девушку вперед.
Внутри оказалось неожиданно тихо и пусто. В жарко натопленном зале сидело всего три человека, и хозяин лениво протирал тарелки, переговариваясь с бородатым угрюмым моряком. Ортега подвел ведьму к дальнему столику и подозвал хозяина.
- Что ты будешь? – обратился он к ведьме, снимающей тяжелый плащ.
- Устриц, пожалуй, и белого вина, - Тэрения с надеждой воззрилась на хозяина.
Лицо того было неподвижно.
- Мне то же самое.
Хозяин молча повернулся, и побрел к кухне. Ведьма и советник переглянулись, и в один голос закричали:
- Вернитесь, уважаемый!
Мрачный хозяин тяжело и медленно подошел, и в тот же момент Ортега почти неуловимым движением начертал три руны: Кеназ, Науд и Гебо. Тэрения опустила голову, чтобы не ухмыльнуться.
- Уважаемый, а что бы вы посоветовали нам на ужин? – тихо спросил Ортега, пристально глядя на мрачного толстяка.
- Крабов. Сегодня наловили, завтра собирались все продавать в дом лорду, - буркнул тот. – А устрицы уже два дня как воняют. И вино поганое. Светлого эля возьмите, а даме так я лучше чаю с мятой сделаю – все полезней для здоровья…, - буркнул толстяк, неодобрительно глянув на Тэрению.
Она опустила глаза.
- Отлично, уважаемый. Можете принять наш заказ, - и Ортега кивнул, отпуская хозяина.
Тэрения посмотрела в глаза советнику, и улыбнулась еще шире.
- Только ради такого уже стоит заниматься магией!
Ортега проводил взглядом хозяина.
- Теперь есть надежда, что нас не отравят.
- А почему мы вообще пришли сюда? – Тэрения повертела головой.
- Здесь море. Здесь пусто. Здесь тепло. Если тебе не нравится…
- Нет, - быстро ответила она, чуть коснувшись его запястья. – В том-то и дело, что очень нравится. Странно, что я не набрела на это место…
- Я рад, что ты пришла сюда со мной, - просто ответил Ортега.
Тэрения заколебалась, явно собираясь что-то сказать, но только сжала его запястье.
Ортега, не убирая рук со стола, откинулся на спинку неудобной лавки. Им овладело странное переживание безразмерности и неподвижности, словно впереди целая бесконечность времени, и теперь уже можно никуда не спешить, а только быть с ней, медленно раскрывая, как розу – лепесток за лепестком. Следовать за ведьмой, чтобы сверить часы мира, и снова узнать, что все – безупречно.
Он видел и любил ее. Просто любил. Без прошлого и без будущего.
Она поняла. Опять поняла, без единого слова, у нее тоже было это переживание соответствия: следовать сердцем и кончиками пальцев.
Они молча сидели и смотрели друг на друга, пока толстый трактирщик не плюхнул на стол поднос с элем и мятным чаем. Ортега убрал руку, и на мгновение ей показалось, что обвалился кусок вселенной. Она спрятала свою растерянность за горячей керамической чашкой, вдыхая свежий аромат. Ортега сделал большой глоток и выпрямился.
- Отличный эль. Надеюсь, крабы ему не уступят.
Она кивнула, и поставила нетронутую чашку.
- Ты устала?
Ведьма молча покачала головой. В волосах вспыхнули отблески огня.
- Просто все странно, - проговорила она, опять берясь за чашку. – Что стало с Ровеном?
- То, что мы встретились, не имеет никакого отношения к Ровену и скипетру, - резко ответил советник. - Мы будем говорить о нас.Я и так слишком спешил, и слишком много времени растратил.
- А ты успел? – мягко спросила она.
- Теперь мне кажется, что даже пришел чуть раньше, - последовал мгновенный ответ.
- Лучше ждать, чем догонять, – вдруг подняла голову Тэрения.
- Ты говоришь о себе? - Ортега отломил кусочек хлеба.
Она кивнула.
- Поэтому ты меня и понимаешь. Ты тоже все время говоришь о себе.
- Это все, что я знаю, - он пожал плечами.
Они улыбнулись почти одновременно - скорее своим мыслям, чем друг другу. Появилось ощущение, что разговор продолжается даже молчанием. Ортеге не хотелось нарушать покой туманного вечера, когда волны тихо ласкают камни, а за спиной горит огонь. Он пил эль и удивлялся, как лунный свет сплетается с отблесками пламени, чтобы очертить тонкий профиль девушки скорбью. Трактирщик принес крабов, но есть уже не хотелось.
Тэрения и Ортега сидели по разные стороны стола и смотрели друг на друга.
- Так странно, - наконец проговорил он, заметив, что кружка опустела. – Я столько всего хотел сказать тебе, а сейчас сижу, и не знаю. Мне кажется, что слова не имеют никакого смысла, и ты и так все знаешь.
- Нет. Не знаю. Пожалуйста, - она коснулась его руки, - давай поговорим про Ровена и скипетр! Мне нужно знать, что я не ошиблась, и все сделала правильно. По ком же еще мне сверять часы мира? Я так устала делать все сама, и держаться только за свою веру!
Он вздохнул, и начал медленно ковырять краба.
- Хорошо. Но это длинная история. Ты готова ее слушать?
- Я готова слушать тебя, - к крабам она тоже и не притронулась.
Ортега попросил еще эля, и, отпив, начал опять собирать историю, теперь уже ничего не пряча, и говоря о себе «Я», словно заново переживая и отпуская. Про Каньон ему пришлось рассказывать два раза – Тэрения хотела знать каждую подробность. Когда, наконец, он закончил, она рассеяно взяла у него кружку, и в один глоток допила эль.
- Значит, Виллард останется на троне, и для этого ты должен вернуть ему скипетр?
- Да.
- А что будет с Ровеном? Кому и как будешь служить ты? Что станет со мной? – Тэрения выглядела потухшей, как мертвый светлячок.
- Я не знаю, - Ортега откинулся на спинку. – Если я все понимаю правильно, то не только судьбу Повелителя сумерек нельзя предсказать, но и судьбы тех, кто с ним связан. Я не знаю, чем все кончится, и что будет с нами. Но, ты ведь именно этого хотела? Идеально сломанная игра, в которой невозможно предсказать ни одно действие.
- Хотела, - медленно повторила она. – Но на это требуется столько мужества! Никак не могу отучить себя загадывать будущее. Побег из человеческого – поистине, нечеловеческий труд.
Ортега грустно улыбнулся:
- Ты тоже устала?
- От борьбы с собой и вечного выслеживания себя. От ощущения, что опираться нужно лишь на себя и еще на что-то, что не помещается в слова. От ответственности и одиночества. От чувства, что сил уже нет, но сойти с пути уже невозможно.
- Работа должна быть закончена. Разве ты бы отказалась от ее начала, если бы знала, как это будет?
- Я знала, как это будет, иначе бы не начинала! – она вскинулась.
- Руна Альгиз! – с еле слышной насмешкой напомнил Ортега.
Ведьма выпрямилась, но выражение глаз у нее было по-прежнему несчастным:
- Я стараюсь, клянусь, я делаю так хорошо, как могу, и все, что могу. У меня должно получиться! Не может не получиться!
Ортега встал, обошел стол, и сел рядом с ведьмой. Она, чуть повернув голову, исподлобья смотрела на него. Он накрыл ее ладонь своею.
- Рассказывай! Теперь твоя очередь.
Она горько усмехнулась.
- История вечного бегства…
- Все бегут, - эхом отозвался Ортега. – Важнее - где мы остановимся.
- Мы не остановимся, - еще печальней бросила она. - Ты все время от меня на расстоянии сердца и всей вселенной.
- Сердце не знает расстояний. Где бы я не находился, ты в моем сердце, и мое сердце с тобой.
Тэрения неотрывно смотрела на Ортегу, все крепче сжимая его пальцы.
- Пожалуйста! Говори, плачь, только не молчи. Я возьму твою боль, я хочу вытряхнуть твою память. Я знаю, как ты устала, и сколько всего ты прятала, но теперь время освобождаться. Мне нужно услышать всю историю целиком.
И вдруг, быстро и молча, она кинулась к нему на шею, прижимаясь всем телом, и глотая слезы. Он, вдыхая морской запах ее волос, мягко водил ладонью по голове.
- Было столько всего, - всхлипывая, проговорила она. – Я натворила столько глупостей, и, что самое ужасное, не могу представить, как все можно было бы сделать по-другому.
- Значит, ты все сделала правильно, - Ортега взял ее лицо в свои ладони.
- Я так счастлива, что ты нашел меня! – просто сказала она.
Он улыбнулся в пустоту, и вдруг сердце сжало так сильно, что он вздрогнул, и этот страх передался ей. Глаза ее расширились:
- И теперь я боюсь потерять тебя. Я знаю, что все смешно и безнадежно, что это порабощает и тебя, и меня, что все странно и глупо, но я смертельно, до безумия, боюсь потерять тебя!
Ортега медленно разжал руки – именно сейчас, когда это потребовало самых больших усилий. Тэрения продолжала сидеть так же близко, доверчиво глядя на него.
- Ищущий любовь всегда проиграет. Ее получает тот, кто в молчаливой готовности спокойно делает свое дело. Если все было идеально - мир совпадет, а полученная любовь - только маяк, знак сокровищ, которым не место в этом мире. Любовь - лишь вершина айсберга. Это имеет отношение только к дороге духа - когда путь мира и путь сердца совпадают. И не нужно ничем жертвовать, ничего просчитывать - все и так приходит. Главное - не стоять на пути вселенной, которая ежесекундно бережет тебя и посылает подарки. Умеющий видеть - получает реальность. Остальные живут в своих иллюзиях, - голос его осыпался, как цветы вишен, в горле стоял ком.
Все, что он сейчас мог – надеяться. Надеяться, что она все поняла, и ей не нужны объяснения, что ее слова и движения станут продолжением его слов и движений, иначе все это не имеет смысла, потому что он больше не может жить в двух мирах – того, что есть, и того, как должно быть идеально. Если у нее это есть – он отдаст ей все. Если у нее этого нет – он отберет последнее.
Он не мог себя заставить поднять голову, и видел только ее руки, держащие давно опустевшую чашку. Она смотрела на него, пока огонь за ее спиной почти не погас, а потом он вдруг понял, что она улыбается. Просто улыбается, как человек, вдруг уловивший любимую мелодию.
И не считает дни
В безоблачном скитанье –
Явление любви ,
И тот, кто позволяет
Миру пребывать -
Стоит настолько близко -
Что связь не разорвать.
И тот, кто пребывает
В своем Господнем сне
Уже не обернется –
Уходит в тишине
Ей вовсе не нужно было понимать его – она и так все знала. Просто она знала это совсем по - другому. И в то мгновение, когда Ортега это понял, мир остановился. Он необычайно, болезненно четко видел каждую трещинку на столе, ощущал дрожание воздуха и слышал каждое биение ее сердца. Это было спокойное и невероятное переживание близости и совпадения. Без имен и без времени.
Осенняя ведьма, не замечая, как до судороги сжимает кружку, цеплялась за свое острое желание задержать каждый момент, впитать его всей кожей, и такое же острое предвкушение следующего момента. Каким-то молчаливым краем сознания она понимала, как нечто происходит, но не могла, да и не хотела это назвать. Она слушала тишину и смотрела в глаза Ортеги.
Кажется, его любовь приходила ото всюду. Глядела в каждое окно, и протискивалась в любую щель, стояла у дверей, и дрожала на кончиках пальцев.
- Я люблю тебя.
Ее пальцы разжались. Тяжелая кружка упала на стол, и от этого звука Ортега вздрогнул, словно просыпаясь. Кряхтя и что-то бурча под нос, подошел хозяин с тряпкой, и начал размазывать остатки чая по столу.
- Я люблю тебя, - повторил Ортега, когда полусонный трактирщик скрылся в кухоньке.
- Я видела, как умер Король. Я взяла скипетр после того, как из комнаты вышел Ровен, заехала домой, взяла вещи, и поехала к Квентину…
- Чтобы выпросить у него коня, – закончил Ортега. – Что Аларик сказал Ровену?
- Что он должен работать.
Ортега кивнул.
- Что было потом?
Любовь уже не сочилась по стенам – она вся собралась на столе, разделявшем их. Тэрения говорила, и, казалось, ее голос принадлежит кому-то другому. Ортега впитывал каждое слово, и изумлялся все больше и больше – тому, как она чувствовала, как ухитрялась выбирать и решать, как проскальзывала сквозь все трудности, как поразительно легко ей все давалось, и как идеально на своем месте она вдруг оказалась. Точно как Ровен.
Она замолчала. Ортега оглянулся – свеча горела только за их столом, дрова в камине еле тлели. Вокруг было пусто и тихо, лишь из кухни доносился храп хозяина, и холодный ветер трепал флюгер.
- Ты специально заговорил это место на сегодня? – ведьма покрутила головой, тоже лишь сейчас заметив, что они остались одни.
- Нет, - он тряхнул волосами, вставая, и подходя к окну. – Все сложилось само. Иди сюда!
Она встала и обошла вокруг стола, остановившись рядом с Ортегой. Он обнял ее сзади, уткнувшись подбородком в рыжие волосы, и продолжая глядеть в окно. Она чувствовала его всем телом, но видела только его руки.
- Я каждый снег мечтала о тебе.
- А я искал тебя в каждом сне.
- … Как раз тогда, когда снег обваливается такими большими хлопьями, знаешь?
- Знаю, - он говорил еле слышно, целуя ее волосы. – И никогда не находил.
Она смотрела в темное окно, и прислушивалась к своим ощущениям. Ортега тоже не шевелился. Мир был безмолвен и уравновешен. Тэрения была в его объятьях. Он уже почти спрятал лицо в ее волосах, когда почувствовал, что она медленно поворачивается к нему лицом.
- Почему ты меня не поцелуешь?
Он был уверен, что она заговорит первая, и спросит прямо.
- Потому что я боюсь, - он провел кончиками пальцами по ее виску.
- Меня?
- Себя.
В ее глазах вдруг появилось что-то стальное и неудержимое, почти безумное. Какую-то долю секунды Ортега держал в объятьях идеальную силу и абсолютное бесстрашие, а потом тонкая девушка с нежными губами его поцеловала. Он же, под властью этого странного ощущения, ответил на поцелуй жестко и страстно, заставляя ее запрокинуть голову.
Когда, наконец, они смогли оторваться друг от друга, и Ортега открыл глаза, Тэрения повернулась, и вцепилась в его руку:
- Посмотри, только посмотри! Этого же не может быть!
За стеклом большими хлопьями осыпался снег.
Ортега перевел взгляд на окно, и вдруг понял, что в помещении, где сейчас находится он с Тэренией – три окна - как в кабинете самого Ортеги в Авероне. Как в комнате Ровена в монастыре Поющих молчание. Дом трех окон. Окна, в которые заглядывает Бэрак…
Ударило так сильно, что он бы упал, если бы не Тэрения.
- Во имя рун! – она разжала руки.
- Ловец! – коротко пояснил Ортега, быстро подходя к скамейке, где были свалены их вещи. – Или уже добрался до Ровена, или где-то рядом с монастырем. Я должен там быть как можно скорее, - он оправлял одежду, не глядя на ведьму.
Девушка напряженно наблюдала за его сборами.
- Что теперь делать мне? – спокойно спросила она, когда Ортега уже надел плащ.
Он возился с завязками заплечного мешка .
- Ждать. Я вернусь с Ровеном, и тогда мы будем решать, как поступить со скипетром, и развязать этот узел с Виллардом. Главное - не убегай больше от меня.
Тэрения порывисто подошла, и Ортега, став продолжением ее движения, безошибочно нашел теплые губы. Она отстранилась первая. Он подошел к двери.
- Тебе нужна моя помощь?
Он остановился, не поворачиваясь.
- Я тебя люблю, - наконец проговорил он, и оглянулся.
Впервые на ее лице появилось слабое подобие улыбки. Она подняла руку в жесте, которым обычно приветствуют, а не прощаются. Ортега не заметил разницы, все так же, словно пытаясь что-то найти. Не нашел. Она закрыла за ним дверь, и он быстро пошел по узкой дорожке, оставляя за спиной океан. Снег, падающий крупными, тут же тающими хлопьями, сделал его волосы совсем седыми.
Время - рывка
Место - посвящения
Человек – тот, кто начинает путь
Уставшая сонная Тэрения, заботливо хранящая крошечный огонек абсолютного счастья, медленно брела домой. Нет - не домой – просто туда, где ее ждал Квентин. В порту уже кипела жизнь, из тумана неспешно выбиралось солнце, стирая следы внезапного ночного снега, и мир был прекрасен.
Осенняя ведьма дошла до гостиницы, и присела на кусок мачты, служащий оградой, как это сделал вчера Ортега. С этого места было видно угловое окно их комнаты. Возможно, Хозяин Рун прав, и, действительно, не стоило стараться с оправданиями и объяснениями. Она уже почти решила вернуться в таверну, когда поняла, что Квентин смотрит на нее из окна. Он тоже чувствовал правильно.
Тэрения глубоко вздохнула, улыбнулась ему, и направилась наверх. Вопреки ее ожиданиям, ночь он, все - таки, провел на постели, хотя, судя по темным кругам под глазами, не спал. Она бессильно опустилась на свою постель, и закрыла глаза.
- Ты ничего не хочешь мне сказать?
- А что ты хочешь услышать? – с еле заметным раздражением проговорил она.
- В первую очередь, - размеренно ответил он, - изменились ли наши планы после твоей встречи.
- Да. Мы никуда не едем, и дожидаемся Ортегу здесь. Он поехал за Ровеном в монастырь Поющих молчание.
- Ровен тоже здесь? – Квентин нахмурился. – И что потом?
- Не знаю, - безмятежно ответила она, и зевнула.
- А зачем им ты? – неумолимо продолжал Весенний колдун.
- Им нужна не я. По крайней мере, Ровену, - не удержалась она.
- А что? – он напрягся.
- Это неважно. Мы закончим историю и вернемся за Вардом.
Квентин вскинулся.
- Когда?
- Не знаю точно. Но точно вернемся. Я же предупреждала…
Колдун вздохнул, и присел на край ее постели.
- Почему бы тебе не рассказать?
- Не вижу смысла, - сонно отозвалась она.
- Во имя рун! – в первый раз прорвалась его ярость. – Ты все рассказала Ортеге, но не можешь рассказать мне? Почему? Все это время я был с тобой, ты можешь на меня полностью положиться, и хорошо это знаешь, но, все-таки, тщательно оберегаешь от меня свои тайны!
Она резко села на постели. Волосы взметнулись золотой волной.
- Квентин, это не имеет к тебе никакого отношения!
- Имеет! Я – здесь, с тобой! Есть еще и моя жизнь, забыла?
- Ты сам выбрал этот путь! – ноздри ее раздувались.
Секунду они яростно смотрели друг на друга, а потом он не выдержал, и почти впился в ее губы. Она дернулась, он разжал руки, ведьма вскочила, и тут же, не оглядываясь, кинулась к двери.
- Тэрри!
Она с таким грохотом закрыла дверь, что обвалился кусок штукатурки.
Квентин остался в пустой комнате со слезами четырех времен года. Больше всего ему сейчас захотелось спрятаться – просто развернуться, выйти быстрым шагом, сбежать по скрипящей лестнице и затеряться среди серых камней, пахнущих морем. В Школе Рун, когда ему становилось страшно или больно, или он не находил себе места, он уходил в парк, ложился на снег, и смотрел в небо. Мимо проходили люди, а он убеждал себя, что вокруг никого нет. Лучшее в мире ощущение: что ты - один, и мир – неизменен. Теперь он знал, что уходить нет смысла – от себя прятаться некуда.
Он сидел, невидяще глядя в окно, и пытаясь найти хоть кусочек опоры, самый крохотный островок среди океана отчаяния и собственной вины. Но, вместо этого, в дверь истерично заколотили. Колдун обернулся: на пороге стоял насмерть перепуганный хозяин:
- Сударь! Сударь! Вы же великий маг! Сударь, умоляю, спасите мою гостиницу!!!
- Спасти? От чего? – Квентин недоуменно повертел головой.
- Разбойники, сударь! Напали на порт! Говорят, там сильные маги! Грабят корабли, хватают людей в плен! Во имя рун, сударь!
- Я не вижу причин для волнения, - в некоторой растерянности отозвался весенний колдун. – Вряд ли они доберутся до твоей гостиницы… Это слишком сложно, да и зачем, если можно быстро пограбить прямо на берегу, похватать зазевавшихся горожан, и так же быстро отплыть?
- Ну, а вдруг, сударь? - уже спокойнее пролепетал старик. – Хоть от пожара заклятье…
- Хорошо, - вздохнул Квентин. – Сейчас будет от пожара. Только выйдете, пожалуйста…
Кланяясь и шепча благодарности, хозяин закрыл за собой дверь. Колдун хмыкнул, небрежно сотворил заклятье, и решил сам пойти в порт – возможно, понадобится его помощь.
Чем ближе он подходил к порту, тем заметней была паника и суета: дрались, спорили, прятались, убегали, забивали окна. Вдалеке, у причал, пылали корабли и рубились люди, ото всюду слышались крики и ругань. По пути стали попадаться раненые. Квентин подумал, что нет смысла спускаться в самую гущу событий, поэтому присел на скамейку, подозвал моряка с рассеченным лицом, и начал накладывать заклятье. Через несколько минут возле него образовалась очередь. Из разговоров он узнал, что это уже третье нападение с начала года, и все они строятся по одной схеме: рано утром, с необычайной скоростью появляется корабль, вроде как даже не швартуется, оттуда высыпаются вооруженные до зубов бандиты, хватают все, до чего могут дотянуться, в том числе и людей, жгут заклятьями корабли, и так же быстро уплывают.
Со всеми этими заботами, мысли о Тэрении отошли на второй план, и Квентин задумался о том, где может быть ведьма, лишь когда от него ушел последний раненый, и он, наконец сел в кабачке, и выпил большую кружку эля. Первое, что пришло в голову, пока он меланхолично жевал кусок непрожаренной свинины, – что ведьма, как и он, находится в порту или где-то рядом, и старается помочь раненым. Поев, он спустился к причалам, и начал обходить все корабли и спрашивать, не видел ли кто рыжеволосой ведьмы. Все отвечали разное. Вроде как была рыжая девушка в самом центре потасовки, или, кажется, рыжая девушка пыталась помочь потушить пожар, или, возможно, рыжая девушка была ранена, и кто-то вывел ее из порта…
Поняв, что так он ничего не добьется, Квентин, собрав последние силы, начертал Перт, Альгиз и Лагуз, и сосредоточился на необходимости увидеть. Четкого видения не получилось – он уже растратил почти всю силу на лечение, но он успел уловить кусочек картинки: трюм, водопад рыжих волос, какая-то ветошь, прикрывающая неподвижное тело, а потом всплыла надпись на борту корабля – «Крылья чайки».
Весенний колдун опустился на колени, и зарычал от беспомощности и ярости… Усталые моряки и ярко одетые девушки, опасливо обходили бледного человека с резкими скулами, который целых десять минут, пока солнце совсем не село, не отбрасывал тени.
Когда солнце осветило день второй, Ортега неслышно подошел к воротам монастыря. Постоял, нюхая воздух и прислушиваясь к собственным ощущениям, после чего осторожно приоткрыл тяжелую створку, и скользнул внутрь.
Проходя знакомой дорожкой, он прятал лицо, и безнадежно старался нащупать Бэрака. Поднялся по ступеням, заглянул в столовую, почувствовал тянущую тревогу, и направился в большой зал с камином, где привычно сидел Виго.
Увидев советника, хозяин монастыря в тревоге привстал.
- Почему ты вернулся?
- Ловец, - коротко бросил Ортега, запечатывая перевернутой Эваз дверь, и опускаясь в кресло.
Пальцы Виго сжали подлокотники.
- С каких пор?
- Не знаю. Но он точно здесь. Какие-то новые люди появились в монастыре за это время?
- Не знаю, - в тон ему ответил хозяин монастыря. – Двери всегда открыты.
- Плохо, - советник устало откинулся на спинку. Бессонные ночи давали о себе знать.
- И что ты намерен сделать?
- Как Ровен?
- Сидит. Молчит. Почти ничего не ест.
- Совсем плохо.
Ортега открыл глаза и ответил Виго таким же рассеянным взглядом, скрывающим напряженную внутреннюю работу.
- У него есть шанс, - словно бы извиняясь, проговорил Виго.
- Как и у Ловца. Если он узнает, где именно сейчас Ровен, поймать принца будет проще, чем мышонка, упавшего в ведро.
- Пока мы здесь – он ничего не сделает принцу.
- Он и не будет ничего делать принцу, - с еле слышным раздражением отозвался Ортега. – Он просто запечатает его там до появления Вилларда, и никто на свете, не сможет разбить проклятье Ловца, забравшего тень у жертвы. Бэрак это знает, и знает, что знаю я. Если он доберется до Ровена – это будет концом всего.
Теперь Виго не выдержал напряженности, и отвел глаза.
- Ты не сможешь вычислить Бэрака раньше?
- Скорее всего, нет. Я просто чувствую, что он здесь, но не его самого. Наверняка, где-то по пути, он украл чужую тень. Я не смогу его разглядеть. Мы сможем увидеть его, лишь когда он начнет действовать. А он начнет действовать…
- Когда увидит или найдет Ровена, - закончил Виго.
- Да.
Они помолчали. Виго отпил из тяжелого кубка.
- Тогда я вижу только один выход – выпустить Ровена, использовав его как приманку, и запереть самого Ловца.
- Да, - пробормотал Ортега, явно думая о своем.
- А Ловец знает, что ты здесь?
- Не думаю. Я всю дорогу был зеркалом и пустотой, и удерживаю это состояние до сих пор …
Виго ошеломленно подался вперед:
- Ты все это время держал это состояние? И держишь сейчас, общаясь со мной?
- Да, - очень просто ответил Хозяин.
- Но… Ведь это… это же… это вершина, потолок,.. это…
- Нет, - коротко бросил Ортега. – Нам не дано узнать предела.
Виго перевел дыхание:
- Я уже готов клясться твоим именем!
Ортега едва заметно улыбнулся и махнул рукой.
- Если мы выпустим Ровена, Ловец не только покажет себя, но и попытается забрать его тень, чтобы подчинить себе, и дождаться появления Вилларда.
- Зная, что Ровен здесь, почему он сейчас не может послать за младшим принцем?
- Потому что, Бэраку еще нужен я, и потому что он не знает точно, где Ровен. Он не чувствует тени, ибо сейчас принц в темноте, но он знает, что Ровен не покидал монастырь, потому что нет его свежих следов. В такой ситуации нет смысла рисковать, и звать Вилларда. Наши действия сейчас невозможно предсказать, и поэтому Бэрак лишь покорно следует за нами, постоянно не успевая. Он сможет привезти Вилларда, или если просчитает наши действия, и будет знать точно, где мы окажемся, чтобы Виллард уже поджидал нас…
- Или если захватит тень Ровена и подчинит его себе, - опять закончил Виго.
На этот раз Ортега только кивнул, задумчиво перебирая пальцами свои отросшие волосы.
- Нужно выпустить Ровена и запереть Ловца. Мне самому хочется это сделать, – Виго хрустнул костяшками пальцев. – У меня давно не было достойного противника, и это будоражит мою кровь.
- Если мы выпустим Ровена, - медленно ответил Ортега, - наши усилия пройдут впустую. Мы бесследно потеряем все то время, что Ровен провел запертым, ища выход. Он так и ничему не научится…
- Если Ловец доберется до Комнаты Молчания первым, твой принц будет точно мышонком в ведре, так ты сказал, кажется?
- Да. Будет, - и Ортега в отчаянии тряхнул волосами. – Я не вижу пока выхода, Виго! И то, и другое – тупик. Выпустив Ровена, мы потеряем время, и привлечем внимание Ловца: он сразу найдет его по тени. Даже если мы будем готовы отразить нападение, не готов будет сам принц – слабый, испуганный, растерянный после этого бессмысленного сидения. Я боюсь, мы не сможем его защитить. Просто не успеем. А оставить принца в Комнате Молчания – значит просто медленно ждать того же поражения – ибо, рано или поздно, Бэрак все же доберется до него.
- А если выход увидит Ровен? – медленно проговорил Виго. – Если он сам сумеет выбраться из комнаты?
Ортега лишь развел руками.
- Если… Тогда он будет на вершине, он будет грандиозен. Он просто сломает, согнет охотящегося на него Ловца, и мы сможем взять Бэрака голыми руками.
- Это было бы слишком хорошо, - мрачно прервал Виго.
- Это было бы правильно. Так, как должно быть, - спокойно поправил Ортега. - Он должен выбраться, или мы что-то делаем не так, где-то пропустили, и нужно срочно исправлять промахи.
Виго склонил голову, став похожим на настороженного ворона.
- Почему ты думаешь, что это наша ошибка, а не Ровена?
- Я привык начинать с себя. Если он не может решить эту задачу, значит, я где-то просчитался. Не сошлось.
Слова Ортеги явно не удовлетворили Виго, но он лишь скривился:
- Тебе знать лучше…
- Да уж, - советник вздохнул. – Кто лучше меня самого найдет мои ошибки?
Помолчали, глядя на огонь.
- Как море?
- Ветер. Ночь. Снег. Пламя. И пахнет весной, - наконец, Ортега улыбнулся. – Больше моря я люблю только лес. Поделишься со мной своей комнатой? Сначала нужно просто поспать.
Виго молча вышел. Когда он вернулся с мясом и вином, Ортега так же неподвижно смотрел на огонь.
- Знаешь, - негромко проговорил хозяин монастыря, снова садясь напротив, - иногда мне кажется, что ты выскользнул из мира, и уже ничто не имеет над тобой власти – так ты призрачен для этой реальности и свободен.
Ортега поднял голову.
- А иногда, я смотрю, и вижу, как ты держишь на плечах весь мир, и движение Вселенной начинается с твоего сердца…
- Это одно и то же. И это не имеет значения, - Хозяин плеснул немного вина в пламя. Лицо его было печально, а пальцы, держащие кубок, чуть подрагивали.
- Ты слишком тревожишься, - наконец, не выдержал Виго.
- Я слишком устал, и не могу отпустить. Это поглощает меня. Где же я мог ошибиться? Ведь, все правильно. Он готов. Он может. Почему же он по - прежнему там сидит, не делая попытки выбраться? Чего ему не хватает? Ведь он свободен?...
Понимание было таким резким, что советник перевернул кубок. Еще не ясность, но уже осознание. Он споткнулся об это слово – свобода - чувствуя, как где-то внутри спрятан ключ.
Свободен. Свободен. Что такое эта свобода? Что нужно, чтобы найти, почувствовать себя свободным? Свободный Фенрир. И сам Ортега. Свободен?
Хозяин встал.
- Завтра. Я совершенно точно найду этот ответ завтра. Спать, спать, спать.
Странное лицо было у Виго в этот момент – понимающее, и, в то же время, сожалеющее. Сожалеющее о невозможности понимания.
Ту ночь Ортега не спал – это было странное состояние между сном и бодрствованием, застрявшее на переживании одного момента – как в самом начале путешествия он, Ровен и Фенрир сидели у огня и спорили о свободе. Сам Ортега тогда сказал что-то важное, сказал и сам это пропустил, поэтому сейчас, глядя закрытыми глазами в холодные своды, он старался воспроизвести весь разговор. Там были свобода, вопрос Ровена о служении, и третий путь. Последний. Путь любви. Дорога Ровена.
И все встало на свои места.
Ортега ошибался, меряя Ровена собой. А принц – другой. Совсем. Тот, кто любит. И Любовь, не служение, станут его поводырем и понукалой. Это его любовь откроет любые двери в ответ на просьбу о любви. Все оказалось так просто. Как восход.
На первый луч Ортега еще смотрел. На второй луч он начал говорить, и его тепло проникало сквозь камни, заставляя Ровена вздрагивать.
Пожалуйста, Ровен,
Сквозь тяжелый длинный сон и пустоту
мне так не хватает тебя,
наследник услышал голос
я так скучаю,
и вытолкнул себя из забытья.
и мне нужно,
Не открывая глаз,
чтобы ты был рядом.
принц встал и замер,
Просто побыл
вслушиваясь в голос,
рядом со мной.
отдающийся в каждой клеточке тела.
Сейчас.
В мире не было ничего
Со мной.
кроме желания вырваться
Где бы ты ни был.
и этого голоса:
Быть там, где я
Тихого. Умоляющего. Любимого
Быть с тобой
Ровен открыл глаза
потому что я люблю тебя
и увидел стены.
служу тебе
Совсем другие стены.
Мой друг
Все не так, совсем не так, как было до этого.
Мой брат
Теперь Ровен знал и понимал,
Мой герой
зачем, почему и как все будет.
Мой ученик
В той же пустоте, слушая голос, он протянул руки
Моя свобода
и стена провалилась под пальцами…
И в ту же секунду три человека в замке вытянулись в струну, напряженно вслушиваясь: Виго – с недоверием, Бэрак – с тревогой, и Ортега – с восторгом.
Ровен стоял у стен замка, прямо в саду, и солнце освещало его изможденную фигуру. Почуяв след, Бэрак кинулся из зала, в котором завтракал. Тень была так видна, и так слаба – что сомнений не было – Ровен на грани смерти. Виго не успел – он даже вообразить не мог, что Ловец может двигаться с такой скоростью. Более того – он так и не успел разглядеть человека, кинувшегося из зала, и ухитрившегося запечатать за собою дверь.
Оставалось надеяться на Ортегу.
Принц Ровен, наследник Аверона, щурился на солнце, ожидая, что вот - вот появится Ортега, но вместо этого перед ним вдруг возник щупленький юноша, делающий резкие и быстрые движения пальцами - словно сплетающий сеть.
Ровен молча смотрел, каким-то краем разума зная, что перед ним сейчас никакой не юноша, и то, что делает этот оборотень, угрожающе и опасно. Он все знал, но ничего не делал – так спокоен и уверен в себе он был. Все, происходящее сейчас, казалось неважным и каким-то внешним, не способным дотянуться до принца.
А Бэрак, в ужасе и непонимании, все ловил и ловил тень, которая проходила сквозь все его заклятья, словно крохотная рыбешка через слишком широкие ячейки сети. Ровен просто смотрел – как смотрят из защищенной крепости на кучку бунтовщиков. И, чем дольше принц смотрел, тем испуганней становился Бэрак, теряя свои уверенность и силу. Наконец, осознав, что проиграл, он почти повернулся, готовясь скрыться, но вдруг упал. Ровен вздрогнул от неожиданности: за спиной Ловца оказался Ортега, у ног которого теперь корчился Бэрак – уже в своем истинном обличье.
- Потрясающе, Ровен. Даже лучше, чем мы могли ожидать…
- Ты все видел? Это Бэрак? Ему нужна была моя тень? – Ровен не спрашивал – скорее уточнял.
- Ты представляешь, что ты с ним сделал? – глаза Ортеги сияли.
- Ничего, - растерянно отозвался Ровен.
Ортега стоял и улыбался, а в ногах его лежал измученный и потерянный Ловец.
Встревоженный, тяжело дышащий Виго, прибежавший с несколькими монахами, только развел руками:
- Мы так бежали… А вам ничего не понадобилось, кроме вас самих…
Принц и советник переглянулись.
Спустя час, когда Бэрак был заперт в той же комнате, где Ровен провел столько времени, а сам принц помылся, переоделся и поел, три уставших, но счастливых человека собрались у камина.
- Что будет с Бэраком? - Ровен, с видимым удовольствием откинувшись в кресле, укутал ноги клетчатым пледом.
- Ничего, - отозвался Виго. – Убить его мы не можем, потому что его тень все равно пойдет по вашим следам, но теперь ее уже ничего не удержит. Просто приложим все усилия, чтобы он не вырвался.
- Он может выйти, так же, как и я? – тревожно осведомился принц.
- Возможно, - Виго пожал плечами. – Мы не знаем, но от нас уже ничего не зависит – больше запирать его негде. Все заклятья наложены.
- Так и будет, в конечном итоге, - вмешался Ортега. – Конечно, он выберется, но на это ему понадобиться теперь куда больше времени – именно благодаря тебе, Ровен.
- При чем здесь я?
- Он испуган, встревожен, и потерял веру в свои силы – увидев тебя и твои способности. Конечно, не стоило открывать эти руны, лучше было бы приберечь такую тайну, но у нас все равно не осталось выбора. Все к лучшему. И он, и ты, теперь знаете, что ты можешь.
- Нет, не знаю, – Ровен покачал головой, и Виго на мгновение изумился, до чего же сейчас принц похож на своего советника. – Я не понимаю, как это произошло. Я просто шел на твой голос.
- Ты не мог слышать моего голоса, - мягко поправил Ортега.
- Но…
- Ты просто чувствовал меня и мою потребность в тебе. Это совсем другое.
- Все равно. Если бы не ты, я бы никогда не выбрался…
- Нет. Тебя лишь нужно было подтолкнуть и показать, что ты можешь на своем пути. Пути любви. – Ровен вздрогнул. - Ты не зря просидел там – ничто не прошло. Все вернулось силой.
- Я так тебе благодарен …, - принц смотрел прямо в глаза Ортеге.
- Благодарен? Мне? Это ты позволяешь мне входить быстро и резко. Открывать дверь ногой и взламывать твой мир. Это ты позволяешь мне быть тем, кем я люблю быть больше всего на свете – тем, кто меняет. Это я кажду ю секунду говорю «спасибо» тебе, - глаза советника походили на опалы.
Ровен смущенно улыбнулся и развел руками.
- Не знаю, что сказать…
Виго встал.
- Простите.
Принц и советник проследили, как выходит хозяин монастыря.
- Куда теперь?
- В Гардер. Там нас ждет Тэрения…
- Это к ней ты ходил?
- Да.
Что-то повисло между двумя собеседниками – или напряженность, или раздражение – Ровен так и не понял. Но именно в ту секунду он осознал, что все дело в ведьме, и совсем не потому, что она украла скипетр. Другое. Рыжеволосая ведьма Тэрения.
- Она отдаст нам скипетр? – старательно удерживая тот же тон, проговорил Ровен.
- Она приведет нас к нему.
- У нее его нет? Почему она не сказала тебе, где он?
- Сказала, – сухо ответил Ортега. – Но мы все равно за ней вернемся.
Ровен задержал паузу, глубоко вдохнув.
- Почему тогда ты не приехал сюда с нею?
- Я не хотел, чтобы Бэрак узнал о том, что она на нашей стороне…
- А она на нашей стороне?
- Она – со мной.
На мгновение взгляды скрестились, а потом Ровен кивнул.
- Что будет потом? – совсем другим тоном спросил принц.
- По-том, - по слогам проговорил Ортега. – Я не знаю. И не буду загадывать. Это ты все решишь, и сделаешь, так, как должно быть.
- Меня иногда пугает эта твоя безоговорочная вера в меня, - Ровен опять напрягся.
- Почему? – быстро спросил советник. - Ты боишься не оправдать моих надежд? Но тебе достаточно любить меня, а не оглядываться на меня.
Ровен опустил голову, раздумывая, и стал походить на большого сокола.
За дверью раздались шаги, Ортега вскинулся, и дверь распахнулась.
- Ты должен ее спасти! – резко, словно обрушивая накрытый стол, отчеканил Квентин, и швырнул насквозь мокрые перчатки прямо на каменный пол.