Я никогда не питал иллюзий по поводу причин, по которым моя жена вышла за меня. Она об этом знала, я знал, и все знали. Правда, моя тетушка была единственной, кто высказала мне все это в лицо. «Ты думаешь, женщина с такой внешностью как у нее, может воспылать нежными чувствами к мужчине с такой внешностью, как у тебя?» - грозно вопрошала она, размахивая ножом (она шинковала капусту). «Нет. Но я думаю, что мой счет в банке дает мне некоторые шансы». Тетушка только пожала плечами. «По крайней мере, - заметила она, - все мужчины будут тебе завидовать». Все так и было. Моя жена была ослепительно, невероятно хороша собой. Не покривлю душой, если скажу, что это была самая красивая женщина, которую я видел в своей жизни. Я не был молод, когда женился на ней, но, и ее нельзя было назвать юной, хотя она и выглядела лет на пятнадцать моложе своего реального возраста.
Моя тетушка говорила, что у моей избранницы темное прошлое. Женщина с такой внешностью просто не может не иметь какого-нибудь громадного скелета в шкафу. Я был склонен с этим согласиться. Моя жена никогда не говорила о своем прошлом, на нашей свадьбе не было никого из ее родных (она сказала, что родители погибли в автокатастрофе), и у нее не было друзей. Одним из любимых занятий моей тетушки стало строить предположения том, чем занималась моя жена до того, как мы с ней познакомились. Идеи были самые фантастические – начиная с того, что она любовница какого-нибудь главаря мафии, которого ищет Интерпол, и, заканчивая предположением о ее романе с женатым мужчиной, который из-за нее убил свою жену. Лично я склонялся к мысли, что у нее были очень строгие родители, она вляпалась в какую-то историю, наркотики, или забеременела, и была вынуждена сбежать из дома. Не зря же перед тем, как дать согласие на брак, моя избранница попросила меня о двух вещах – не спрашивать ее о прошлом, и пообещать никогда не входить в ее личную комнату.
Моя тетушка была единственным посторонним человеком, кто знал об этой комнате. Я, действительно, ни разу в жизни не вошел туда. Впрочем, и моя жена бывала там не слишком часто, по крайней мере, при мне. Тетушка сначала предположила, что она там встречается с любовником, но я сам лично пробовал залезть в окно снаружи – это невозможно, даже если бы с окна спускали лестницу. Потом моя тетушка решила, что там хранятся письма ее любовника и какие-то памятные вещи. Это, конечно, было возможно, но зачем ей для этого целая комната? Ей вполне бы хватило какого-нибудь комода или сундука. Судя по тишине, никаких домашних животных там тоже не содержалось. Последней, самой любимой идеей тетушки, была идея о религиозных обрядах. Это я счел наиболее вероятным. Моя жена не отмечала никаких религиозных праздников, а на вопрос о вере просто пожимала плечами. Может быть, она колдовала?
Первый год нашего брака я, конечно, места себе не находил из-за этой комнаты. Каждый раз, когда моя жена входила или выходила оттуда, я старался разглядеть хоть что-нибудь, но видел только темноту. Подозреваю, что ставни, которые были на окне, никогда не открывались. По крайней мере, я никогда не видел их открытыми. Слово свое я держал, но, первое время очень внимательно прислушивался, и много времени проводил на улице, стараясь в бинокль увидеть, что происходит в комнате. Все безнадежно. С годами я совершенно привык и к этой все время запертой комнате, и к тому, что моя жена там периодически пропадала и непонятно чем занималась. Возможно, главной причиной моего спокойного отношения к этой странности был наш, действительно, по настоящему счастливый брак. С годами окружающие уже завидовали не красоте моей жены, а тому удивительному взаимопониманию, которое установилось между нами. Может быть, именно потому, что я не надеялся на это. Ее таинственное прошлое, эта чертова комната, должны были помешать, однако это только сблизило нас, словно я стал хранителем ее души.
Мы много путешествовали, и даже несколько раз терялись в горах. Мы пытались завести ребенка, и я двое суток сидел в больнице, пока врачи спасали мою жену. Мы похоронили мою тетушку. Мы сотни раз застревали в пробках, участвовали в благотворительности, принимали гостей и копались в саду. Мы все делали вместе. Я настолько привык к ней, что она стала чем-то вроде моей части, моим продолжением. Ни разу я не повысил на нее голос, а она ни разу не сказала мне ни одного резкого слова. Мы жили душа в душу. Когда у нее нашли уже запущенную форму рака груди, мне показалось, что меня хоронят заживо. Моя жена была для меня всем, абсолютно всем. Вся моя жизнь была ее жизнью, вся ее жизнь – моей. Последнее, о чем она попросила меня, умирая – не входить в комнату. Я поклялся.
Клятвы мертвым коварны, это даже хуже, чем давать клятву самому себе. Господь свидетель, я бы сдержал свое обещание, но, через некоторое время после похорон, мне начало казаться, что оттуда доносятся какие-то звуки. Я ничего не мог поделать с этим ощущением. Когда я подходил к двери и старался прислушаться, звуки исчезали. Советоваться с кем-то мне казалось очень глупым – тогда пришлось бы рассказывать и про обещание, и про жену, а мне совершенно не хотелось все это объяснять чужому человеку. Я перестал спать по ночам, и, в конце концов, позвал слесаря, который открыл замок.
То, что я увидел, было куда ужасней любого скелета в шкафу. Комната была абсолютна пуста. Слесарь сказал, что я упал в обморок.