В те времена мы еще были соседями и просто друзьями: жили через забор, ходили вместе на речку и за хлебом, обносили яблони и вишни, и никогда не ябедничали друг на друга. «Хлопушкой» ее назвала моя бабушка, и это прозвище прилипло к ней намертво. Была она вся маленькая, подтянутая, упругая, с собранными на макушке волосами и сухими прохладными ладошками – такие редко бывают у девчонок.
Жили мы на окраине города, река была совсем рядом, немного дальше – поля и чахлая рощица с озерцом, в котором водились раки; в общем, это было именно то место, которое летом дети называют «раем». Правда, в тот год, о котором я хочу рассказать, мы уже были не совсем детьми: и я, и Хлопушка закончили школу, и готовились поступать в университет. Я, впрочем, не слишком усердствовал, так как все равно шел на коммерческой основе, а Хлопушка собиралась поступать на факультет филологии.
Душными вечерами, утомившись от занятий (я – самостоятельных, а она – с репетитором), мы выбирались на речку или в рощицу с остальными ребятами. Хлопушка была единственной девчонкой в нашей компании. Конечно, в нашем районе было еще полно девчонок, мы частенько сидели на скамеечках или собирались вместе на речку, бесконечно ища повод коснуться и подсмотреть, но во всех наших авантюрах и взрослых разговорах участвовал только Хлопушка. При этом она вовсе не была «своим парнем», скорее наоборот – этакая принцесса, капризная и хорошенькая, но при этом она все понимала, ко всему относилась спокойно и, что самое ценное, могла объяснить, почему кто-то из девчонок себя по-дурацки ведет, как лучше знакомиться, и на какой фильм вести девушку.
В один из таких вечеров, мы с Хлопушкой пришли на наше обычное место в рощице, и там, к удивлению, среди других ребят обнаружили новенького – высокого и веснушчатого.
- Это кто? – громко спросила Хлопушка, ни к кому конкретно не обращаясь.- Это же Валька, ты что, его не помнишь? – влез Карен. – Вы еще лет пять назад из брызгалок обливались…
Хлопушка наморщила носик, вспоминая:
- А…, - наконец без интереса отозвалась она. – Ты живешь где-то в Южном районе, а здесь у тебя бабушка, да?Валька смерил ее взглядом:
- А тебе-то что? – насмешливо отозвался он.Хлопушка аж вздрогнула от неожиданности, и, чуть ли не впервые на моей памяти, не нашлась, что ответить.
- Ну что, ребя, окунемся?В ответ зазвучали нестройные голоса, среди которых я четко различил Хлопушку:
- Комары. Холодно. В темноте опасно.Странно, но он тоже услышал именно ее голос, и ответил именно ей, явно передразнивая:
- Костер. Покрывала. Не для трусов.- Глупости! – бросила она, высоко подняв голову.
На самом деле, идея была отличная, мы так компанией ночью еще не купались, тем более, что сейчас было безумно жарко, и я был уверен, что Хлопушка прекрасно это поняла, но не хотела признать.
Все опять заговорили одновременно, и, в конце концов, решили разойтись по домам за покрывалами, травой и жратвой, и через полчаса собраться на берегу возле большой ивы.
- Но ты же не пойдешь? – требовательно спросила Хлопушка, когда мы шли к дому.- Пойду, конечно. Да ладно тебе, пойдем, будет здорово, - я просто привык, что она всегда с нами, и вдруг – без нее. – Тебе же все равно делать дома нечего.
- Он мерзкий, - буркнула она.
- Вовсе нет. Просто нагловатый.
Она, надувшись, шла рядом. Я хорошо видел, что ей ужасно хочется пойти, и, если бы не этот здоровый Валька, она бы обязательно пошла, и ее волосы отражались золотом в свете костра.
- Ну, пойдем же, я очень тебя прошу. Обещаю, как только тебе станет скучно, сразу пойдем домой, честно.- Честно? – повторил она. – Как только попрошу?
- Как только попросишь, - твердо ответил я, зная, что с Хлопушкой меня отпустят куда угодно – мама говорила, что она на меня хорошо влияет.
Через полчаса мы собрались у ивы, и оказалось, что нас стало вполовину меньше: видно, кто-то, подумав, решил, что это не такая уж и хорошая идея, кого-то не отпустили родители, а кому-то просто стало лень. Валька, впрочем, ничуть не расстроился, кажется, даже, наоборот, и тут же стал нами руководить. Хлопушка слушала его, скривив губки. Мы собрали валежник, Валька разжег костер, и первым пошел купаться. У самой воды, он, оглянувшись на Хлопушку, сидящую у костра спиной к реке, снял трусы и вошел в воду. Поколебавшись, я последовал его примеру. Вода была восхитительной, плавать голым было ужасно приятно, и скоро за нами последовали все, кроме Хлопушки. Она купаться явно не собиралась.
Наплававшись, мы закутались в покрывала и собрались у огня. Валька отогрелся первым, откинул полотенце и сидел в одних трусах. К моему удивлению, Хлопушка опять ничего не сказала – ни замечания, ни колкости, ни насмешки. Мы ели бутерброды, пили кока-колу из больших пластиковых бутылок, и эта был один из самых чудесных вечеров в моей жизни. Часам к одиннадцати самый младший из нас, Вовчик, начал зевать. Минут через двадцать он и еще один Вовка ушли. Потом свалили Сашка с Кареном. Последним – Колян, и тут я заметил, что мы остались втроем, и Валька сидит не напротив Хлопушки, как раньше, а так близко, что касается ее предплечья своим. Я не знаю, как это у него получилось, он словно перетек в это место. Сначала я удивился, как Хлопушка все это терпит, а потом вдруг все понял, почувствовал себя полным идиотом, и встал, чтобы уйти. У меня было такое чувство, будто я сам себя выставил дураком, но, к моему изумлению, Хлопушка поднялась вслед за мной.
- Уже уходишь? – обратился к ней Валька.- Мне пора, - резко ответила она, собираясь.
- Да ладно тебе, посиди, а он пусть идет. Я сам тебя провожу.
- Нет, - еще резче ответила она.
Теперь он тоже встал.
- Почему?- Не хочу.
- Не правда.
- Правда.
Они стояли друг напротив друга, и с каждой фразой говорили все громче, словно каждый старался перекричать другого. Под конец они уже буквально орали, а я был совершенно растерян, пытаясь решить, стоит ли мне вмешиваться, или все так и надо.
- Хам!- Крыса!
- Наглец!
- Стерва!
- Урод!
- Ведьма!
Я никак не мог понять как, с чего это началось, и почему они так кричат друг на друга. Было такое ощущение, что я, даже не смотря на свою догадку, что-то пропустил, и хотелось промотать всю сцену назад, чтобы хоть что-то понять. У Хлопушки был такой вид, словно она сейчас взорвется. Валька тоже стоял весь красный, еще и в трусах, и в отблесках огня напоминал какого-то языческого бога.
- Ну и проваливай! – вдруг резко выкрикнул он, и кинулся к воде.- Дурак! – крикнула Хлопушка ему в спину, и повернулась ко мне, - пойдем отсюда. Здесь воняет.
Назад мы шли молча. Мне хотелось поговорить, но я не знал, как начать, и что вообще сказать.
- Он ужасно меня бесит, – сообщила вдруг она, отмахнувшись от комара. – Просто лопнуть готова.- Ты же всего полдня его знаешь! – вяло ответил я.
- Вовсе нет, - взвилась она. - Он и в детстве меня ужасно бесил.
Я опять не знал, что сказать. Именно с той ночи между нами появилась напряженность, которая совершенно изменила наши отношения. Она явно хотела поговорить о Вальке, но, словно не могла решить, что сказать, и стоит ли мне вообще это говорить. Я попытался объяснить ей, что я думаю по всему этому поводу – что если человек тебя так бесит, с ним просто не нужно общаться, а если она уже все равно решила, что будет с ним общаться, какой совет она хочет услышать от меня?
Она сказала, что у меня чувствительности не больше, чем у перочинного ножика. Я засмеялся, а она обиделась.
Следующим вечером, как обычно, я зашел к ней, чтобы вместе пойти в рощу, но ее мама сказала, что за ней еще днем зашел высокий парень с веснушками. Я пошел в рощу, но среди ребят ни Хлопушки, ни Вальки не было. Он появился минут через сорок, сразу забил косяк, но что-то сегодня его не вставляло, сразу было видно, на шее алела глубокая длинная царапина. Хлопушка так и не пришла.
Хлопушка пришла на следующий день ко мне, и сразу сказала, что ненавидит его. Мне, честно говоря, это было даже как-то противно слушать. Ведь даже дебилу было ясно, что там у них происходит, неужели она сама не понимает? Наверное, я так и не сумел скрыть свое раздражение, она заметила мое состояние, но, на этот раз, не обиделась, как обычно, а начала оправдываться и что-то объяснять. Я растерялся еще больше, и начал ее утешать. С моей точки зрения, все было ужасно глупо, а ей явно стало легче.
Все следующую неделю она провела с Валькой, и я ее не видел, а потом она опять пришла ко мне и предложила погулять. Мы пошли к иве.
- Я не буду с ним больше встречаться, - сказала она, глядя на воду, и пытаясь дотянуться ногой до кувшинки.- Почему?
- Не могу. Он ужасно меня раздражает. Я прямо-таки лопаюсь от ярости.
- Ну, ты ведь Хлопушка…
Она даже не улыбнулась.
- Он весь какой-то не такой! Наглый. Все время меня поправляет, и указывает, что мне делать, и что – нет. Как будто он имеет на это право!- Э-э…, - тут я совсем уже не знал, что сказать.
- Как будто я его собственность! Как будто он все знает лучше! Это ведь не правильно! Мне никто никогда не указывал!
- Да, - кажется, ей просто нужно было выговориться.
- Меня в жизни так никто не бесил! С ним разговаривать – словно вагоны разгружать!
Вот именно Валька и подрабатывал разгрузкой вагонов.
Она сжала кулачки.
- Все, нафиг. Никогда и ни за что.И в этот момент появился Валька. Хлопушка подняла голову, увидела, и стала красной, как мак.
Валька посмотрел на нее, потом на меня, потом опять на нее, и больше уже не отводил взгляд. Я встал, и, держась за длинные гибкие ветки, осторожно прошел по узкому скользкому берегу, и направился домой.
В рощу я в тот день не пошел. И на следующий тоже. Потом я сдал экзамены и в августе уехал на месяц на море. С Хлопушкой за все это время мы виделись только мельком, она ко мне не приходила, только здоровалась из-за забора и рассказывала, как она сдает вступительные. Кстати, на все пятерки. Я вернулся в город через месяц – загорелый, довольный, с ощущением, что с сентября начнется совсем новая жизнь. Оказалась, что Хлопушка тоже поступила, сейчас гостит у тетки в Вешенском, и приедет во вторую неделю сентября. Я так и не спросил, что там у них с Валькой, в рощу тоже не пошел, да и купаться в речке, после месяца на море, тоже не хотелось. От ребят я узнал, что Валька уехал к родителям, а здесь появляется, в лучшем случае, раз в неделю. Что же, это и понятно – что ему здесь без Хлопушки делать? Когда в начале сентября она вернулась, мы поговорили пару минут через забор. Она явно чувствовала мою неловкость, а мне все время казалось, что она что-то недоговаривает. Про Вальку ни она, ни я, не сказали ни слова.
А потом, как-то вечером, он сам зашел ко мне, и сказал, что хочет поговорить. Мы сели в беседку на лавочку, и он достал из кармана джинсов белый конверт.
- Это письмо, - пояснил он, не глядя на меня. – Для нее.Наверное, у меня было очень удивленное лицо, потому что, взглянув на меня, он снова отвел глаза, и начал объяснять:
- У меня завтра проводы. Я в армию иду. Пусть она завтра придет. Мне нужно с ней поговорить. Я буду очень ее ждать. Здесь, - он подтолкнул мне конверт, - все написано. Ты ей передай. Мне это очень надо. Я …я люблю ее. Мне так хочется, чтобы она пришла. И ты приходи.Я смотрел на это белый конверт, и мне казалось, что там внутри змея.
- А почему ты сам…?- Мы поссорились, потом вроде как помирились, но потом она…, - он замолчал. – Очень давно уже. Мы не встречаемся. И она говорит, что не хочет меня видеть. А тебя она слушает. Он всегда делала так, как ты ей говорил, я ведь знаю, мне мальчишки рассказали…Ты же ее друг…
Я продолжал смотреть на этот белый конверт, и на языке у меня вертелся ответ, что теперь уже нет, и это он, Валька, виноват, что все не так, и теперь ничего не вернешь, и не станет Хлопушка меня слушать, она вообще никогда никого не слушала, и только иногда можно было ее упросить, и у него было целое лето, чтобы это понять. Потом я перевел взгляд на красного от смущения Вальку, и взял конверт.
- Ладно, – сказал я.Он встал.
- Спасибо.- Да не за что. Ты извини, мне еще к семинару готовиться.
Валька кивнул, пожал мне руку, и закрыл за собой калитку, не отрывая взгляда от дома за моим забором.
Конечно, она не пришла. Я, впрочем, тоже. Мы пошли в кино в тот день – на японский фильм ужасов, и Хлопушка, ойкая, хватала меня за руку. С тех пор, как мы поженились, прошло много лет, и я ни разу не пожалел, что так и не отдал ей то письмо.